Воссоединенные - [70]

— Они действительно выглядят лучше, — говорю я. — Кожа нормального цвета. Погоди. — Я прислушиваюсь к дыханию одного из пациентов, его легкие, кажется, чисты. Прощупываю его ребра — селезенка, вроде, не увеличена.

— Думаю, Окер говорит правду, — отмечаю я. Жаль, что мы не узнали об этой формуле раньше. Может быть, она принесла бы нашим пациентам большую пользу.

Кассия стоит на коленях рядом с койкой Кая. Его лицо совсем серое, по сравнению с другими больными, хотя он стал неподвижным совсем недавно. И она замечает это. — Хорошо, — произносит она.

Сильвия кивает и подвешивает на капельницу пакет, принесенный Окером. Мы с Кассией вглядываемся в лицо Кая, ища в нем какие-то изменения. Как глупо. Мало какие лекарства действуют мгновенно.

Но раствор Окера действует. Уже через несколько минут цвет лица Кая улучшается. Я вспоминаю, что подобным образом действовало лекарство на заболевших первоначальной чумой.

— Выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — выдыхает Кассия. Она выглядит обеспокоенной. — Что, если ничего не получится?

— Нам особо нечего терять, — говоря я ей. — То, что производит Восстание в провинциях, все равно не действует.

— Ты хоть раз видел, чтобы кто-нибудь пришел в себя? — спрашивает Кассия.

— Нет, только не от мутаций.

Мы стоим еще одно долгое мгновение, наблюдая, как жидкость перетекает в вену Кая, и не решаемся посмотреть в глаза друг другу.

Кассия глубоко вздыхает и, кажется, сейчас заплачет. Но затем она улыбается. — Ксандер, — говорит она.

Я даже не пытаюсь остановить себя. Я наклоняюсь и крепко обнимаю ее, и она не сопротивляется. Это так приятно, что не хочется ничего говорить. Кассия прижимается ко мне, и я ощущаю ее дыхание.

— Ты в порядке? — спрашивает она.

— Все отлично.

— Ксандер, — спрашивает Кассия. — Где же ты был? Когда я плутала по ущельям, когда жила в Центре, чем занимался ты?

Я не знаю точно, что ей рассказать. Ну, я не карабкался по стенам каньонов, но я давал таблетки младенцам в дни Приветствия. И я брал образцы тканей у стариков на их Прощальных банкетах. Я нашел себе настоящего друга, но не смог защитить ее от болезни. И никто из тех, за кем я ухаживал, так и не пришел в себя.

— Нам нужно идти, — говорит Лейна. — Колин уже созывает народ, чтобы побеседовать с вами. Я не хочу заставлять их ждать.

— Я расскажу тебе позже, — с улыбкой обещаю я Кассии. — А сейчас главное найти лекарство.

Она кивает. Не хочется, чтобы она думала, будто я пытаюсь расквитаться с ней за все разы, когда она предпочитала хранить молчание о случившемся с нею. Странно осознавать, что сейчас она знает обо мне так же мало, сколько и мне было известно о ней за все эти месяцы. Она имеет полное право задавать вопросы.

Я больше не хочу, чтобы у нас были тайны друг от друга, ведь когда-то мы так хорошо дружили. Надеюсь, что поиски лекарства станут для нас началом.

***

— Не могли бы вы, — спрашивает один из сельских жителей, — привести некоторые специфические данные о том, как проходило лечение неподвижных?

Комната заполнена людьми. С первого взгляда непонятно, кого из присутствующих привез сюда Лоцман, чтобы помочь с лекарством, а кто является Аномалией-жителем деревни. Но несколько минут спустя я уже с большей уверенностью могу сказать, кто, в тот или иной момент, жил в Обществе.

Окер сидит на кресле у окна, его руки скрещены на груди, он внимательно слушает меня. Несколько сортировщиков готовы записывать информацию. Окер здесь единственный врач без датапода, за исключением меня.

Лейна замечает, что я разглядываю датаподы. — Их привез Лоцман, — объясняет она. — Они весьма полезны и более безопасны, чем мини-порты, которыми мы здесь запрещаем пользоваться. Я киваю. Датаподы могут записывать информацию, но по ним нельзя отследить местоположение.

— У меня есть данные о состоянии пациентов и ходе лечения обычной чумы и мутаций, — рассказываю я группе. — Я работал в медицинском центре с тех пор, как однажды ночью Лоцман появился на экранах портов и объявил о чуме.

— А когда ты ушел оттуда? — спрашивает кто-то.

— Сегодня рано утром.

Они все как один наклоняются вперед. — Серьезно? И ты до последнего работал над мутацией?

Я киваю.

— Великолепно, — говорит другой, и Лейна улыбается.

Врачи хотят знать все, что я могу вспомнить про каждого пациента: как они выглядели, их возраст, скорость распространения инфекции, через какое время они стали неподвижными, какие сопутствующие болезни прогрессировали быстрее, чем другие.

Когда я в чем-то не уверен, то рассказываю с осторожностью.

Но большую часть я помню. Так что я говорю, а они слушают, но при этом я очень желаю, чтобы Лей могла работать здесь со мной. Она всегда умела задавать правильные вопросы.

***

Я рассказываю уже несколько часов. Они все делают заметки, кроме Окера, и я понимаю, что он не может пользоваться датаподом из-за своих больных рук. Я ожидаю, что он вот-вот вмешается, как недавно в лазарете, но он остается совершенно спокойным. В один момент, он откидывает голову к стене и кажется уснувшим. Когда я начинаю объяснять о мутации и маленьких красных метках, мой голос садится.

— Вот об этом, — произносит Лейна, — нам уже известно. Лоцман рассказывал. — Она встает. — Давайте дадим Ксандеру несколько минут отдыха.