Воссоединение - [13]

Больше всего ей нравилось раннее утро, до того как солнце становилось слишком жарким. У нее вошло в привычку отправляться первым делом в деревню, нередко оставляя остальных еще спящими, чтобы купить свежего хлеба или круассанов. Туда и обратно было чуть меньше шести миль, добрых полтора часа ходьбы – оживленной вниз с горы, более медленной обратно в гору. Шесть миль! Сейчас она с трудом проходила две. Иногда к ней присоединялся Эндрю; иногда он шагал вместе с ней вниз, а затем обратно бежал бегом – он много занимался спортом в университете и не хотел терять форму. Они спорили о политике или говорили о книгах, время от времени просто шагали молча, а перед ними расстилалась красота летних альпийских предгорий.

Иногда во время этих прогулок Натали воображала, что видит в выражении лица Эндрю или слышит в тоне его голоса какой-то намек на то, что его чувства к ней больше не являются чисто платоническими.

Порой, если она наносила особенно сокрушительный словесный удар или делала особенно проницательное замечание, он останавливался, поворачивался к ней и улыбался или качал головой с таким выражением в глазах, которое предполагало нечто вроде благоговения, и ее сердце пускалось вскачь.

А в доме она наблюдала, как Лайла драит пол или покрывает лаком одну из дверей – красивая даже с краской на лице, вспотевшая, всегда смеющаяся по поводу чего-нибудь, громогласная, уверенная в себе. Натали смотрела на нее тогда и думала: как нелепо даже на секунду представить, что Эндрю может захотеть ее, Натали, когда у него есть Лайла. Тогда она корила себя и ей было стыдно, что она воображает себе такое. Думала, какой пустой была бы ее жизнь, какой скучной и однообразной без Лайлы. Порой чувство вины хватало ее за горло и встряхивало, сжимало трахею, не давало дышать.

Натали почувствовала зуд от соленой воды на коже и поняла, что плачет. Она встала с кресла, отнесла пустую тарелку в кухню, снова давая глазам привыкнуть к темноте. Ей показалось, что через заднее окно она видит какое-то движение во дворе, и беззвучно охнула. Кто-то был там – она слышала, как дергается ручка двери. Крик застрял у нее в горле. Дверь отворилась, в кухню проник свет.

– Иисусе! – воскликнул Дэн, увидев ее. – Что ты здесь делаешь в темноте?

– Я не могла заснуть.

– Со мной чуть инфаркт не случился.

– Я не знала, что ты там. Я подумала… – Она оборвала себя, потому что, произнеси она это вслух, прозвучало бы слишком глупо. Она увидела тень и подумала о Коноре, подумала, что он крадется в дом поздно ночью с заднего двора, после работы в сарае.

– Мне просто страшно захотелось еще пива. Я не привык ложиться так рано.

Было начало третьего ночи. Дэн подошел к холодильнику, держась на ногах будто бы не совсем твердо, как если бы до этого выпил уже не одну бутылку.

– Выпьешь со мной, Нат?

От испуга она забыла, что надо на него злиться. Теперь, услышав свое имя, она об этом вспомнила.

– Нет, я не буду пиво. Предоставляю это тебе, – ответила она.

– Ой, да ладно, Нат. – Он усмехнулся ей дерзкой мальчишеской ухмылкой, приподняв одну бровь, – этот его прием она хорошо помнила. Он часто прибегал к нему в прошлом, и с изрядным успехом.

Впрочем, на Натали это никогда не действовало. Она пронзила его непреклонным взглядом.

– Не надо. Не надо говорить со мной так, будто мы друзья.

– Будет тебе, Нат. – Он вынул из холодильника две бутылки пива и протянул одну ей. – Пожалуйста. Выпей со мной.

Вопреки здравому смыслу она ее взяла. Они прошли в гостиную и сели у огня. Дэн попытался завести светскую беседу.

– Как дети, Нат? Сколько им сейчас? Восемь или девять, должно быть?

– Им двенадцать.

– Нет, серьезно?

– Да, Дэн, серьезно.

– Поразительно. – Пауза. – А ты хорошо выглядишь. Все в порядке? – Это было мучительно. Он продолжал что-то говорить, извиняться перед ней за то, что столько времени не поддерживал связь, не приезжал их навестить. Он-де был очень занят, работал, путешествовал. Нат слушала вполуха. Единственное, что крутилось у нее в голове: зачем она здесь? – Сколько лет прошло? – привлек ее внимание вопрос Дэна.

– Семь.

– Нет. В самом деле? Семь лет? Поразительно.

– Мы обедали, помнишь? Ты повел нас в «Нобу». Ты был с той актрисой, испанкой. Исхудалой, обкокаиненной. Не помню ее имя.

– Элена.

– Точно.

– То был хороший вечер, правда?

– Нет, Дэн, не был. Твоя актриса явно думала, что мы с Эндрю невыносимо скучны, потому что говорим о всяких банальностях: о наших детях и работе. Ты весь вечер оглядывал зал в поисках каких-нибудь своих знаменитых друзей, а для Эндрю все закончилось пищевым отравлением.

– О! Прошу прощения. – Дэн выглядел задетым. – Мне запомнилось, что мы хорошо провели время.

– Тебе всегда хорошо удавалось переписывать историю.

– Ах, Нат.

Она знала, о чем он подумал, поэтому перебила его:

– Я не говорю о фильме. Забудь про чертов фильм. Я говорю об этом. – Она обвела рукой вокруг. – Обо всем этом. Чем мы вообще здесь занимаемся? Не понимаю, почему мы пытаемся повернуть время вспять, к чему вся эта ностальгическая поездка? Пытаемся притвориться, что мы по-прежнему друзья, так, что ли?

– Мы по-прежнему друзья.