Воспоминания японского дипломата - [71]

В апреле 1940 года Германия совершила вторжение в Данию и Норвегию, затем, пройдя маршем через Голландию и Бельгию, оккупировала Париж и заключила перемирие с Францией, в то время как германские войска давили на британские силы в Дюнкерке, а германские ВВС неустанно бомбили территорию самой Англии. В июле СССР аннексировал три прибалтийские страны и навязал Румынии раздел Бессарабии и Буковины. Аннексия Буковины преследовала цель создать базу для броска России на юг, но в то же время служила средством сдерживания германского Drang nach Osten через Чехословакию. Как я говорил, Россия стала нацеливать свои копья в разных направлениях, и ее готовность снабжать Германию товарами военного назначения постепенно поостыла. Именно в это время посол Шуленбург и министр-посланник Риттер, которого специально направили в Москву для утряски экономических проблем, стали говорить мне о своих сомнениях в российской искренности.

Наблюдая за всеми этими событиями, я начал беспокоиться о положении Японии. Пожар "Китайского инцидента” разгорался день ото дня, и Япония, не имея средств справиться с чунцинском режимом, планировала урегулировать проблему с помощью Ван Цзинвэя, который посетил Японию в конце июня 1939 года. Соединенные Штаты после того, как президент Рузвельт выступил в Чикаго с антияпонской речью о "карантине для агрессоров", усилили помощь чунцинскому режиму Чан Кайши и начали оказывать на Японию экономическое давление. В частности, в июле 1939 года Япония получила от США уведомление об отмене договора о торговле и мореплавании между двумя странами. Япония, со своей стороны, предприняла попытки достичь modus vivendi, но США оставили их без внимания. Поскольку отмена Соединенными Штатами договора о торговле и мореплавании совершенно очевидно преследовала цель оказать давление на Японию, ее надежды на modus vivendi без коренного изменения политики в отношении Китая были абсолютно тщетными.

В этот момент мне подумалось, что Японии не остается ничего иного для укрепления своих позиций, кроме заключения пакта с Россией и мирного урегулирования с чунцинским режимом на умеренных и рациональных условиях. Свои соображения я изложил в телеграмме министерству иностранных дел. Что касается методики достижения договоренностей с СССР, то я рекомендовал министерству сформулировать политику, ориентированную на заключение пакта о ненападении и торгового соглашения. Такая политика должна была заблокировать антияпонский курс США и лелеемые ими меры по усилению давления на Японию посредством сближения с СССР. Ожидалось, что таким образом США придется пересмотреть свои позиции. Предлагавшаяся политика должна была бы быть пассивной и не содержать и подобия вызова Англии и Америке. Однако Кабинет Абэ, который слепо надеялся на достижение modus vivendi с Соединенными Штатами, так и ушел в отставку, не потрудившись даже рассмотреть эти меры. Поэтому мне пришлось направить первого секретаря посольства Сайто в Токио с поручением разъяснить суть моих предложений новому министру иностранных дел Арита и другим ведущим деятелям, связанным с российскими делами. В результате нам удалось достичь взаимопонимания, и переговоры о заключении договоров о ненападении и торговле начались.

Бывший директор Торгового бюро Мацусима Сикао, назначенный министром-посланником в Швецию, по пути в Стокгольм остановился в Москве, чтобы помочь мне. С советской стороны в переговорах участвовал лично министр торговли Микоян, и, начиная с декабря 1939 года состоялось несколько туров. После заключения перемирия в Номонханском районе в сентябре предыдущего года отношение Москвы к Японии стало дружественным, и различные проблемы решались в атмосфере исключительной сердечности. Поэтому и переговоры о заключении торгового соглашения продвигались чрезвычайно гладко. Однако вопрос об объеме торговых операций, подлежащих включению в соглашение, а также давний вопрос о полномочиях советской торговой миссии в Японии завели их в тупик. Тем временем мне пришлось вернуться в Японию, и завершения переговоров я так и не дождался.

В связи со вторым вопросом, а именно пактом о ненападении, инструкция нашего министерства иностранных дел предусматривала, что этот документ должен быть подписан в форме пакта о нейтралитете, и именно на основе этой инструкции я начал переговоры с Молотовым. В ответ на мой план Молотов выдвинул контрпредложение, которое сводилось к тому, что каждая из договаривающихся сторон будет воздерживаться от вступления в группировки со странами, враждебными другой стороне-участнице пакта. Молотов далее заявил, что он готов учесть мою просьбу о непредоставлении помощи чунцинскому режиму, но, с другой стороны, Россия хотела бы, чтобы Япония отказалась от своих интересов на Сахалине (имелись в виду права на добычу нефти и угля). У этих предприятий всегда были нелады с советской властью, и им с трудом удавалось продолжать работу только благодаря огромным субсидиям японского правительства. Поэтому я давно пришел к выводу, что Японии следует отказаться от интересов на Сахалине в обмен на другие права. Если бы Япония была готова отказаться от них, а Советы — прекратить помощь режиму Чан Кайши, переговоры о заключении пакта о ненападении немедленно завершились бы успехом.