Воспоминания японского дипломата - [70]

Теперь инцидент подлежал урегулированию на месте, но, поскольку четырехсторонние переговоры между Японией, Маньчжоу-го, Монголией и СССР не прогрессировали, вопросы, связанные с обменом военнопленными и установлением линии государственных границ в Номонханском районе, опять вынесли на обсуждение между Молотовым и мной в Москве. Молотов согласился признать район Алушэнь, который имел наиболее важное значение для Японии и Маньчжоу-го, частью последнего, а мы решили уступить Монголии остальную часть спорной территории. Таким образом, урегулирование было достигнуто. Практическую демаркацию границы предстояло провести на месте. Итак, Номонханский инцидент был полностью закрыт. В августе 1942 года я получил послание от премьер-министра Маньчжоу-го Чжана, который сообщал о завершении демаркации границы и выражал благодарность за проделанную мною работу. Как выяснилось впоследствии, в разговоре со старшим офицером штаба Квантунской армии, она не только не имела намерения раздувать Номонханский инцидент в тотальную войну с Советским Союзом, но и твердо верила в то, что район Номонхан является частью Маньчжоу-го. Кстати, после Номонханского инцидента Квантунская армия проявляла большую осмотрительность, чтобы не провоцировать Советский Союз.

За несколько дней до начала переговоров о Номонханском инциденте меня посетил германский посол Шуленбург, который сообщил о готовности Германии в случае необходимости оказать любые посреднические услуги или помощь в этом вопросе. Я ответил, что, поскольку Германия уже стала участницей войны, то по зрелом размышлении её посредничество или добрые услуги представляются неприемлемыми.

Свеж в моей памяти и еще один инцидент из тех, что происходили в то бурное время. Переговоры о заключении рыболовного соглашения, которые велись во второй половине 1939 года, в последний момент, наконец, увенчались успехом, и его подписание состоялось на заре 1 января. После подписания, в знак завершения переговоров, длившихся всю ночь в стенах Кремля, по приказу Молотова были поданы кое-какие hors d’oeuvres и напитки, и он поднял тост за улучшение советско-японских отношений, в котором также выразил благодарность за мои усилия. В ответ поднял бокал и я, сказав о знаменательности того факта, что первый день 1940 года, который станет памятным для всего мира, я встречаю в Кремле.

Сразу же после подписания пакта о ненападении с Советским Союзом Германия стала стремиться к укреплению экономических связей с Россией. С началом войны против Англии и Франции Германия удвоила свои усилия в экономической области и направила в Москву министра-посланника Риттера и опытных экономистов типа Шнурре, которым было предписано обеспечить надежные поставки военных материалов и продовольствия. СССР в то время старался удовлетворять желания немцев. Между тем 28 сентября было подписано советско-германское соглашение о разделе Польши и о передаче Советскому Союзу белорусской территории.[64] Кроме того, заключив пакты о взаимопомощи с тремя прибалтийскими странами, Эстонией, Латвией и Литвой, Советский Союз получил в свое распоряжение военно-морские базы. С требованиями о предоставлении военно-морских баз и о территориальных уступках СССР обратился и к Финляндии, но финны с их острым чувством независимости отказались удовлетворить их. Тогда русские начали 30 ноября широкое наступление, и, хотя финны сражались великолепно, пытаясь отбить его, они были вынуждены капитулировать, ибо находились в одиночестве и не получали никакой помощи. Наконец, в марте 1940 года, согласившись уступить Карельский перешеек и полуостров Ханка в долгосрочную аренду России, Финляндия обрела мир.

В связи с этими инцидентами хотелось бы поделиться некоторыми наблюдениями и впечатлениями. Во время раздела Польши, как говорил мне Шуленбург, участвовавший в переговорах, Сталин требовал передать ему только белорусскую территорию, которая его интересовала, а остальное, в том числе и Варшаву, оставлял на усмотрение Германии. Этот факт наглядно иллюстрирует реалистичность политики, проводившейся российской дипломатией, и твердую решимость ограничивать свою сферу деятельности необходимым минимумом. Далее, мне представилась возможность сделать кое-какие личные наблюдения в мае 1940 года во время поездки по странам Северной Европы, которую я совершил, чтобы отдохнуть после заключения соглашения о рыболовстве. В Ленинграде я увидел одетых в жалкую зимнюю форму русских солдат, возвращавшихся с финского фронта. Все они очень страдали от обморожений, и их вид красноречиво свидетельствовал о жестоких сражениях, которые выпали на их долю. При въезде в Хельсинки были видны следы русских бомбежек, и каждый финн, с кем мне приходилось встречаться, со злобой говорил о русских. Некоторые с гордостью демонстрировали захваченные у русских трофеи типа, например, флагов и оружия. Тогда я очень остро осознал, какая печальная судьба уготована малым странам, граничащим с крупными державами. В то же время меня глубоко тронуло горячее стремление финнов к свободе и независимости. Поскольку с министром-посланником Финляндии в Москве Коскиненом мы дружили домами, мне посчастливилось несколько раз встретиться с президентом Финляндии Паасикиви. Больше всего меня поразили решительное настроение и мужество престарелого президента перед лицом чрезвычайного общенационального испытания. В ходе поездки я также посетил Швецию и заметил, что и шведы испытывают страх перед Россией. Опасаясь нападения с ее стороны в любой момент, они по всей стране соблюдали строгую светомаскировку.