Воспоминания. Том 3 - [7]

Когда я, через некоторое время, очутился на фронте и столкнулся с жизнью на передовых позициях, то не мог не констатировать с грустью, что верховное командование государем вносило и в боевое дело скорее больше вреда, чем пользы. Но об этом я буду говорить в свое время.

В это время, по некоторым данным, я узнал причину моего увольнения. Оказалось, что воспрещение Распутину[14] являться к государю произвело большую тревогу среди всех пользовавшихся милостями этого изувера и окружавших его. Были мобилизованы все силы для выхода из этого положения; что и как все это было осуществлено, я не знаю, но в конце июля месяца моя всеподданнейшая записка попала в руки императрицы. Об этом я узнал от флигель-адъютанта Саблина[15], пользовавшегося большим доверием императрицы, как исполнявший разные поручения императрицы и Вырубовой[16] к Распутину. Встретившись со мной, он спросил: «Вы ведь подавали государю записку о Распутине?» «Нет», – ответил я. «От меня Вы можете не скрывать, записка у меня, мне ее передала императрица, и вот я и хочу просить помочь мне в этом деле. Я прочел вашу записку и мне хочется открыть глаза ее величества на этого человека. Вам императрица не верит, а мне она безусловно поверит. Мне поручено расследовать достоверность всех фактов, изложенных в вашей записке, Вы можете оказать большую услугу, назвав мне тех свидетелей, которые бы могли мне все это подтвердить».

Я, по наивности, принял все это за чистую монету и сообщил ему имена всех тех, кому желательно, чтобы он обратился.

Оказалось, что расследование он повел совсем с другого конца и составил доклад, отрицавший представленные мною факты. Он допросил, правда, и Адрианова[17], бывшего градоначальника, но тот, будучи уволен по моей инициативе, успел уже за это время приблизиться к Распутину, очевидно, мечтая при нем всплыть опять и избегнуть угрожавшее ему предание суду за попустительство при московских беспорядках. Адрианов в угоду Распутину и показал, что сообщенное мною о происшествии у «Яра» ему неизвестно. Конечно, такое показание Адрианова явилось лучшим оружием против меня. Эту гнусность Адрианова я узнал из записки Белецкого[18], когда она появилась в печати[19].

Я убежден, что государь, увольняя меня, ни минуты не сомневался в моей правоте, и, будучи чуток, в душе своей верно оценивал произведенное расследование, но против императрицы, конечно, стоять не мог.

Увольнение князя Орлова и Дрентельна

Вскоре последовало увольнение двух ближайших лиц свиты, окружавшей государя: князя Орлова[20] – начальника Военно-походной канцелярии и его помощника Дрентельна[21], этих двух светлых безукоризненных личностей.

Оба они были обвинены императрицей в дружбе со мной, а Орлов еще в слишком большой близости к великому князю Николаю Николаевичу. Оба они получили другие назначения. С Орловым произошло таким образом: когда великий князь был назначен наместником на Кавказе, государь предложил ему взять с собой Орлова, сказав: «Ты так любишь Орлова, возьми его с собой на Кавказ».

Орлов и был назначен в распоряжение наместника, впоследствии же помощником его.

C Дрентельном государь расстался месяцем или двумя позже; видно было, чувствовалось, как трудно было государю решиться на это. Государь знал удивительное благородство его души и непоколебимую верность и преданность его, не лакейскую, а настоящую. Он привык к Дрентельну и был действительно привязан к нему, поэтому он и медлил его отпустить, избрав для него наиболее почетный выход, он был назначен командиром л. – гв. Преображенского полка.

Прощание с Дрентельном еще раз доказало, как тяжело было государю расстаться с ним. Когда он, уезжая к месту нового своего служения, явился откланяться государю, то его величество, поздоровавшись с ним и предложив сесть, сказал приблизительно следующее:

«Я понимаю отлично, что вы переживаете, а вы понимаете и без слов, что я переживаю, расставаясь с вами, поэтому всякие слова, сейчас, будут слишком банальны». «Лучше посидим просто и выкурим папироску», – прибавил государь, подавая портсигар. Выкурив папироску, государь встал, обнял Дрентельна и, пожелав ему счастья в командовании полком, отпустил.

Передаю это со слов Дрентельна, думаю, что почти дословно.

Наступил сентябрь месяц, а высочайшего приказа о моем отчислении все еще не было и я продолжал командовать корпусом жандармов, делать всякие распоряжения и только не сопровождал более государя при его поездках, командируя для сего моего начальника штаба Никольского[22]. От всяких проводов и чествований я, конечно, отказался, да и не время было этому, особенно при тех обстоятельствах, которых я оставлял должности. Я только объехал все свои учреждения, чтобы поблагодарить всех за дружную самоотверженную работу, снимался в группах. Затем, я сделал прощальные визиты всем своим сотоварищам по службе, по министерству внутренних дел, и всему составу Совета Министров. Все они проявили ко мне самое сердечное искреннее сочувствие, особенно трогательно отнеслись ко мне, не говоря уже о Самарине[23], Григорович[24] – морской министр, Сазонов