Воспоминания театрального антрепренера - [29]

С пристани цесаревич проехал прямо в приготовленное для него помещение, но там оставался не долго. У сопровождавшего его полицеймейстера он спросил:

— Есть ли какие-нибудь увеселения в городе?

— На сегодня был назначен спектакль, — ответил вопрошаемый, — но за поздним временем отложен до завтра, но если вашему императорскому высочеству угодно, то сейчас же можно сделать распоряжение о немедленном возобновлении его.

Наследник выразил желание провести этот вечер в театре. Очевидно он хотел рассеяться от того удручающего впечатления, которое произвел на него несчастный случай с одной из дам, сопровождавших его на пароходе. Накануне, Николай Александрович был в Симбирске на балу, устроенном дворянством в честь его высочества. Бал этот был чрезвычайно оживленным, шумным, и продолжался до рассвета. Так как наследник предполагал пробыть на балу не долго и прямо с него отправиться в дальнейшее путешествие, то на пароходе все было готово к отплытию; несмотря на позднее окончание бала, Николай Александрович все-таки пожелал отправиться в путь, тотчас же. Симбирская молодежь, очарованная изысканною любезностью и милостивым вниманием великого князя к их празднику, в полном своем составе явилась на пароходную пристань проводить дорогого гостя. У кого-то из них явилась мысль испросить у Николая Александровича разрешения на дальнейшие его проводы, т.е. на этом же пароходе доехать с ним до Самары, а уж оттуда возвратиться на частном судне. Разумеется, последовало благосклонное разрешение и вся толпа, преобладающим элементом которой были дамы, одетые в легкие бальные платья, с берега переселилась на пароход. Лица, участвовавшие в этой затее, рассказывали, что такого необыкновенного молодого, здорового веселья, которое царило все время путешествия от Симбирска до Самары на великокняжеском пароходе, им никогда не приходилось ни видеть, ни испытать. Сам наследник был очень доволен этим случайным parti-de-plaisir и своею ролью гостеприимного хозяина воодушевлял все общество; простота его обхождения заставила всех забыть скучные этикеты и чересчур сдерживающие приличия, тесные рамки которых были оставлены в зале Симбирского дворянского собрания.

В числе барышень, сопровождавших Николая Александровича по Волге, была очень хорошенькая и крайне молоденькая m-lle Языкова (если только я не ошибаюсь). На ее газовое платье попала искра, вылетевшая из топки парохода, и моментально воспламенила его. Всякая, хотя и скоро поданная, помощь была бесполезна: через несколько минут перед глазами присутствующих лежал обуглившийся труп красавицы. Таким печальным происшествием закончился веселый праздник…

Вот причина грусти Николая Александровича, обладавшего крайне впечатлительной натурой. Потребность в развлечении являлась необходимою, почему, несмотря уже на поздний час, ко мне приехал помощник полицеймейстера и велел как можно скорее собрать всех, долженствующих принять участие в этом экстраординарном спектакле, осветить театр и ждать великого князя к началу. Я моментально разослал всех своих рабочих в разные концы города оповестить актеров о немедленном их прибытии на сцену.

Спектакль состоялся; Николай Александрович был очень доволен им и через полицеймейстера передал мне, чтобы я на другой день явился к нему.

Принимая во внимание поздний час, для публики непривычный, я не хотел было даже открывать кассы, но чуть только самарцы узнали, что высокий гость их присутствует при представлении, билеты ими брались с бою, и в какие-нибудь полчаса театр оказался битком набитым.

На другой день я был удостоен милостивым разговором Николая Александровича, отзывавшегося о моей труппе крайне лестно.

— А вы сами кто? — спросил он меня.

— Купец.

— Чем же вы торгуете?

— Ничем. Я плачу гильдию для звания…

После аудиенции, я получил от великого князя в подарок триста рублей, будто бы за расходы по украшению ложи, и бриллиантовую булавку, а дочь моя Екатерина, в настоящее время играющая в провинции под фамилией Бельской, большую золотую брошь, украшенную опалами, изумрудами и бриллиантами…

В Самаре, когда она еще была уездным городом, служил у меня на ролях простаков юный, хорошенький, румяный актер Б., тогда только начинавший свою театральную деятельность. Нельзя было назвать его даровитым исполнителем, но и не возможно было отказать ему в способности к лицедействию; он был что называется полезностью: ролей не портил, но не в силах был и выдвигать их. Он отличался шаловливою натурою и однажды перед началом водевиля «Школьный учитель», в котором я играл учителя, а он одного из учеников, я случайно услыхал его разговор с товарищем. Он говорил, что пошутит сегодня со мной на сцене и сорвет с меня парик. Я приготовился к этому и заметил, что В. подкрадывается ко мне сзади, с очевидною целью привести в исполнение свою шутку. Только что он протянул руку к моей голове, как я неожиданно для него, схватил его за ухо и подверг школьному наказанию, но уже вовсе не театральным манером. Б. сильно разгневался за это и отомстил мне совершенно по-мальчишески, воткнув в мой стул булавку острием вверх. По окончании спектакля я сделал ему приличное случаю замечание; он на него обиделся и до конца сезона старался держаться в натянутых со мной отношениях.