Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [96]

Далее я занялся поиском хорошего слуги и сбруи для лошадей. Закончив с этим, я отправился к моему генералу верхом на лошади, а мой слуга ехал позади меня. Я был словно полководец, объезжающий свои позиции. Я вошел в отель графа Монтиона и сказал: «Генерал, посмотрите, лошади у меня есть». «Так скоро! Как у вас это получается? А какие красивые лошади!» — «Моя боевая лошадь стоила мне 1800 франков, а лошадь моего слуги — 900». — «Да вы лучше экипированы, чем я! Я очень рад, друг мой, что теперь вы готовы к кампании. А откуда деньги?» — «Мне их одолжил мой брат».

Этот хороший генерал часто приходил к моему брату, чтобы вытащить меня на прогулку, будь то на лошади или в карете, приглашал меня к себе на обед. Он вспоминал о тех больших кострах, которые я разводил для него во время отступления из Москвы.

Все мои личные приготовления к кампании были закончены, и я приступил к работе по упорядочению марша — чтобы все повозки следовали в строгом порядке в соответствии с их значимостью, дабы избежать путаницы, а также и распределения. Такая проявленная мною предусмотрительность позже с лихвой вознаградила меня.

Подготовка к Майскому полю проходила на Марсовом поле перед фасадом Военного училища. Император, в парадном мундире, окруженный своим штабом, вышел, чтобы принять депутатов и пэров Франции. После окончания церемонии Император спустился со своей величественной трибуны и отправился на другую — в центре Марсового поля. Самое трудное — было пробиться через огромную толпу, настолько громадную, что, что ее нужно было потеснить силой, чтобы мы могли пройти. И там, окруженный офицерами своего штаба, Император произнес речь. У него были орлы, принесенные ему, для раздачи армии и Национальной Гвардии. Своим зычным голосом он крикнул: «Поклянитесь защищать своих орлов!» «Вы клянетесь?» — повторил он. Но в ответном крике не было тепла, энтузиазм угас, и крики были не такими, как у Аустерлица и Ваграма, но Император принял их.

По возвращении с этой торжественной церемонии я приготовился к отъезду армии. 4-го июня я из Парижа поехал в Суассон, а оттуда в Авен, где ожидал новых приказаний. Император прибыл 13-го, но побыл там недолго, он должен был ночевать в Лане. 14-го июня он приказал идти ускоренным шагом. Прибыл маршал Ней. Император сказал ему: «Маршал, ваш любимый Бурмон со всеми своими офицерами перешел на сторону врага». Принц Московский был ошеломлен и растерян. Ему дали сорокатысячный корпус, чтобы сражаться с англичанами. «Вы можете отбросить англичан к Брюсселю», — сказал Император. Когда мы вошли в плодородную страну Бельгию, колоннам пришлось прокладывать себе путь в полях с высоко поднявшейся рожью. Передние ряды почти не двигались. После того, как мы полностью затаптывали эти стебли, он становилась пригодной только как солома, а лошади запутывались и спотыкались о них. Это было одно из наших несчастий.

Чтобы закрепиться на равнине Флерюс, Император пошел впереди — по главной дороге, со своим штабом и эскадроном конных гренадеров. Некоторое время он разговаривал с адъютантом. Он посмотрел налево, потом взял свою маленькую трубу и внимательно осмотрел нечто очень далеко от дороги, на огромной равнине. Он увидел, что там спешились какие-то кавалеристы и сказал: «Это не моя кавалерия, не так ли? Я должен выяснить, кто это. Пришлите мне офицера моей личной охраны, и пусть он немедленно выяснит, что это за войска». Так вышло, что выбор пал на меня. «Это ты, не так ли?» — «Да, Сир» — «Вперед галопом и выясни, кто это там на горе. Видишь их?» — «Да, Сир». — «Будь осторожен». Я поскакал. Подъехав к подножию крутой горы, я троих садившихся на коней офицеров, и еще мне показалось, что я видел пики, но точно не был уверен. Я продолжал медленно подниматься, и тут увидел, что к горе идут вражеские солдаты, намереваясь отрезать мне обратный путь. На полпути к вершине я увидел, как по спирали спускаются три моих веселых друга. Они наталкивались друг против друга и могли идти очень медленно. Я остановился. Я увидел, что это враги, затем вежливо приветствовал их и начал спускаться. Все трое тоже спускались с горы. Этих троих я не боялся, больше тех, кто шел мне наперерез. Я посмотрел налево, но никого не увидел. Я подошел к подножию горы, а они следовали за мной.

Выехав на равнину, я повернулся к ним, и, убедившись, что путь свободен, тепло отсалютовал им. Я сказал своей прекрасной боевой лошади: «Легче, Коко» (таково было имя этого прекрасного животного). Я был впереди, когда один из них решил последовать за мной, остальные двое остановились. Он догонял меня, и это вдохновляло его. Когда я увидел, что он преодолел половину расстояния между горой и штабом Императора (который наблюдал за моими движениями, и, увидев меня в такой затруднительной ситуации, послал мне на помощь двух конных гренадеров), я похлопал по шее своей лошади, чтобы несколько взбодрить ее. Я оглянулся и, убедившись, что я успею повернуть налево и напасть на него. Он крикнул мне: «Сдавайтесь!» И я ему тоже: «Сдавайтесь!». Я развернулся и атаковал его. Увидев, этот мой внезапный разворот, он шагнул назад, но было уже слишком поздно — вино было налито, и ему пришлось его выпить. Только он тронул в галоп, чтобы сбежать, как я, будучи уже рядом с ним, ударил его саблей. Мертвый, он камнем рухнул с коня. Отпустив висящую на запястье саблю, я схватил уздечку его лошади и гордый собой вернулся к Императору. «Ну, „старый ворчун“, я думал, что тебя схватят. Кто показал тебе такой разворот?» — «Один из ваших элитных жандармов во время русской кампании». — «Ты правильно все сделал и у тебя хорошая лошадь. Ты видел этого офицера?» — «Мне показалось, он блондин». — «Он трус, кем бы он ни был. Он вступил в бой и как младенец, позволил себя убить. Он не был достоин такого сабельного удара. Ты что-то проворчал, я знаю». — «Да, Сир, я должен был взять его лошадь и привести к вам». Он улыбнулся, и я вывел лошадь вперед. (Кто-то сказал: «Это такой-то английский полк») Все хвалили мою лошадь, и один офицер умолял меня дать ее ему. «Дайте 15 наполеондоров моему слуге, 20 франков гренадерам, и забирайте ее».