Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [82]

Это привело к большим потерям во всей армии. Смоленск и его окрестности были переполнены мертвыми. Я, как мог, старался поддерживать себя. Наши лошади падали на лед. Когда мы проходили через чей-то бивуак, я взял топор и снял со своей лошади подковы, чтобы она больше не поскальзывалась. Для чая у меня имелся небольшой котелок. Прибыв на то место, где остановился Император, я развел костер и посадил рядом с ним погреться моего генерала. Затем я положил в котелок снега и поставил его на огонь. Какая же отвратительная вода получается из растопленного на дымящем костре снега! Когда вода закипела, я добавил в нее чай. Потом сахар — и так получил несколько чашек вкусного чая. Мы пили чай каждый день. Всю дорогу до Вильно я не старался обзавестись друзьями, но они пили мой чай. А взамен я получил 10 голов сахара. Это были три капитана, смерть разлучила нас, а это значит, что я остался один из всех четверых выжил только я.

Я следовал за своим генералом всегда стараясь держаться как можно ближе к старой гвардии и Императору. Когда нас атаковали русские, надо было быть очень внимательным. Каждый день казаки с криками «Ура!» выскакивали на дорогу, но, поскольку наши люди были вооружены, они не осмеливались приближаться к нам, они просто стояли вдоль дороги и смотрели на нас. Но они ночевали в хороших условиях, а мы — на снегу. 14-го ноября мы с Императором покинули Смоленск. 22-го мы узнали, что казаки захватили мост у Борисова, и что теперь мы должны силой прорываться через Березину. Мы прошли мимо этого большого и полуразрушенного моста, а они, среди снегов и лесов, ожидали нас на том берегу. Хоть мы и не обменялись с ними ни одним выстрелом, мы уже испытывали большие лишения. 26-го ноября в час дня был закончен правый мост, и Император приказал корпусу герцога Реджио и кирасирам маршала Нея немедленно перейти на ту сторону. С ними пошла гвардейская артиллерия, и к счастью, благополучно перешла через болото, поскольку оно полностью замерзло. С целью захватить деревню, они отбросили русских в лес по левую сторону, и, таким образом, дали армии 27-го возможность переправиться через реку. В тот же день около часа Император переправился через Березину и разместил в деревне свой штаб. Круглые сутки, 27-го и 28-го армия продолжала переправляться через реку. Император послал за маршалом Даву, и я был назначен охранять выход на мост и разрешать проезд только для артиллерии и фургонам с боеприпасами. Маршал находился на правой стороне, а я — на левой. Когда все боеприпасы были переправлены, маршал сказал мне: «Вперед, мой храбрец, вернёмся к Императору». Мы прошли по мосту и по замёрзшему болоту — лёд был достаточно прочным, чтобы выдержать фургоны с нашими боеприпасами, без которых мы бы просто погибли.

Во время нашего изнурительного дозора маршал Ней отбросил русских, которые вновь вернулись, чтобы перекрыть наш путь. Наши войска неожиданно напали на них в чаще леса, и этот бой дорого им стоил. Наши бравые кирасиры привели их к нам окровавленными, на них было страшно смотреть. Мы вышли на красивое плато. Император осмотрел пленных, шел такой густой снег, что мы даже друг друга не видели.

Но позади нас разыгрывалась ужасная сцена.

После того, как мы оставили мост, русские направили огонь своих батарей на толпящихся у них людей.[78] Со своего места мы видели, как эти несчастные бегут по мостам, как опрокинувшиеся повозки падают в реку и уходят под лед. Нет, никто не может представить себе. Как это выглядело! На следующий день в половине девятого мосты были сожжены. Сразу после осмотра пленных Император сказал мне: «Отправляйтесь немедленно, доставьте эти приказы в одно место по дороге в Вильно, вот проводник, на которого вы можете положиться. Сделайте всё возможное, чтобы добраться туда к завтрашнему рассвету». Затем проводник задал ему несколько вопросов. В моём присутствии ему выдали вознаграждение, а каждому из нас — по хорошей русской лошади. Я отправился по прекрасной, белой от снега дороге, кое-где его не было, и наши лошади не поскальзывались. Вечером мы вошли в лес, и из опасения, что мой проводник может сбежать от меня, обвязал его шею прочной веревкой. Он сказал мне: «Так, так», что означало: «Это хорошая мысль». Мне очень повезло, до места назначения я добрался без каких-либо неприятностей. Я спешился, и мой проводник представил меня старосте, который велел отвести наших лошадей в конюшню. Я передал ему мои депеши; он предложил мне стакан водки и. вначале отведав её сам, сказал: «Пей» по-французски. Он сломал печать моего пакета и сказал мне: «У меня не было возможности собрать то большое количество провизии, которое ваш Император требует от меня, в радиусе трёх лье от этого места. В моём округе её очень много, но для ее сбора мне потребовался бы месяц». «Это не моё дело». «Хорошо, — ответил он, — я сделаю всё возможное».

Ничего более он сказать не успел. Тот, кто только что отвёл мою лошадь в конюшню, закричал: «Казаки, казаки!». Я думал, что меня схватят. Но храбрый староста вывел меня из комнаты в прихожую, резко повернул направо и, взяв меня за плечи и заставив наклонить голову, толкнул меня в печь. У меня не было времени на раздумье. Печь была у самой земли под сводом, очень длинная и глубокая; её уже растопили, но она ещё не была слишком горячей, поэтому я мог терпеть. Я не мог отправиться обратно. Я опустился на правое колено и ждал. Я был охвачен тревогой. У этого сообразительного старосты хватило ума взять немного дров и положить их у духовки, чтобы замаскировать меня. Едва он закончил, как в дом вошли несколько офицеров. Но они прошли мимо духовки, где я ждал решения моей судьбы. Минуты казались мне вечностью, волосы у меня встали дыбом, я думал, что пропал. Сколь долгими кажутся минуты тревожного ожидания!