Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [41]

При этих словах гренадер положил свое ружье и кинулся бегом, но потом он остановился и вернулся, чтобы забрать его, заметив, что хороший солдат никогда не должен бросать свое оружие. «Ничего, — сказал Первый Консул, — я подожду вас и присмотрю за ним». Через минуту мой товарищ прибыл на наш пост. Удивленный офицер спросил его, что случилось.

«Что ж, клянусь своей душой, — ответил тот в своей шутовской манере, — я достаточно долго простоял на страже. И поэтому я оставил вместо себя другого». «Кого же?» — воскликнул офицер. «Ну, разумеется, „маленького капрала“». — «Послушайте, сейчас не время для шуток». — «А я и не шучу, теперь и его черед сделать что-нибудь для гвардии, и кроме того, он просит вас подойти к нему, затем он и послал меня за вами».

Теперь удивление офицера уступило место ужасу, потому что Бонапарт редко отправлял за офицерами, да и то, только для того, чтобы хорошенько пропесочить их. Теперь и он стал одним из них, и в полной растерянности он последовал за своим новым проводником. Они нашли Первого Консула прохаживающимся вперед и назад по коридору, а на полу лежало ружье. «Мсье, — поинтересовался он у офицера, — у этого солдата хороший характер?» «Да, генерал». — «Тогда я назначу его барабанщиком в полк моего двоюродного брата, и буду платить ему три франка в день из своего личного кошелька, а полк даст ему еще больше. Прикажите освободить его от всех обязанностей, и пусть приступает завтра же».

Сказано — сделано. Мой товарищ немедленно занял свой новый пост, и когда он приехал к нам в Амблетез, на нем был необыкновенно красивый мундир — весь покрытый золотым кружевом, такой же красивый, как и у гвардейского тамбурмажора. Он получил разрешение на то, чтобы я покинул лагерь, потом отвез меня в Булонь и угостил обедом.

Вечером мы расстались, и я один отправился в Амблетез. По дороге я встретил двух линейных гренадеров, которые пожелали арестовать меня. В то время гвардейцы часто подвергались нападениям. В лагере возле Булони была так называемая «лунная рота», состоявшая из негодяев и завистников, которые использовали ночные часы, чтобы грабить тех из нас, кого они находили в одиночестве. Они отнимали у бедняги часы, или серебряные пряжки, а затем бросали несчастного в море. Было принято очень правильное решение запретить нам возвращаться в лагерь ночью в одиночку. Я вышел из затруднения, проявив смелость. У меня была сабля и семь лет проведенных в фехтовальной школе. Я выхватил саблю и бросил вызов этим разбойникам. Они посчитали разумным позволить мне пройти дальше, но если бы я проявил хоть какие признаки слабости, я бы погиб, и обед моего тамбурмажора обошелся бы мне слишком дорого.

В один прекрасный день господа английские джентльмены решили навестить нас большой эскадрой. Одно из этих семидесяти четырех суден имело столько дерзости, что очень близко подошло к нашему берегу. Прогремел залп, и дождь ядер обрушился на наш лагерь. На холмах стояли наши мортиры, и сержант гренадеров попросил разрешения выстрелить по этому кораблю, сказав, что он уверен, что отправит его на дно с первого или второго выстрела. «В таком случае, действуйте. Как вас зовут?» — спросил Консул. «Деспьен». — «Дайте мне ваш адрес».

Первая бомба пролетела над кораблем. «Вы промахнулись», — заметил наш «маленький капрал». «Ладно, — ответил сержант. — А вот так». Он прицелился и послал бомбу в самую середину корабля. Все радостно завопили. «Я сделаю вас лейтенантом моей артиллерии», — сказал он Деспьену. Тогда англичане выстрелили холостыми, требуя помощи, поскольку их корабль горел. Они прыгали с него и в наши лодки, и в свои собственные. Наша небольшая флотилия атаковала их большие корабли. Надо было видеть, как наши маленькие мопсы трепали их огромных дворовых собак. Англичане попытались возобновить бой, но их встретили очень неприветливо. Мы были в прекрасной форме. Наши маленькие лодки нанесли им большой ущерб. Каждый из наших выстрелов попадал в цель, а ядра их мощных залпов пролетали над нашими головами. Нам было приказано возвращаться в порт, так, чтобы вся линия двигалась одновременно. Никогда и никто еще не видел такого зрелища, как сто пятьдесят тысяч человек, стрелявших побатальонно. Весь берег сотрясался от взрывов.

Наконец, к вторжению все было готово, и в четверг вечером мы должны были отплыть к берегам Англии, чтобы достичь их в пятницу. Но в десять часов вечера нам приказали возложить на плечи наши ранцы и отправиться к мосту Брике, где мы должны были оставить наши одеяла. Вот было радости! Через час вся артиллерия была недалеко от города Аррас. Никогда еще не было столь ужасного марша. У нас не было ни минуты отдыха, мы шли повзводно весь день и всю ночь, и даже держались друг за друга, чтобы не упасть. Те, кто падали, моментально засыпали и не могли проснуться. Некоторые падали в придорожные канавы. Даже удары плоской стороной сабли никак не воздействовали на них. Играла музыка, били барабаны, но ничто не могло одолеть желания заснуть. Ночи были ужасны. Я шел в колонне крайним справа. Около полуночи я свалился на обочину, покатился по насыпи вниз и остановился только на тогда, когда выкатился на луг. Ружья я не выпустил из рук, но в голове моей помутилось, словно я в иной мир попал. Мой храбрый капитан послал кого-то за мной. Я был совершенно разбит. Они взяли мой ранец и ружье, и только тогда я проснулся окончательно.