Воспоминания советского посла. Книга 1 - [171]

В самом деле, по переписи 1911 г., в Англии 78% населения живет, в городах. На долю деревни приходится лишь 22%. Это значит, что по крайней мере три четверти населения страны состоит из рабочих и близких им элементов. Крупных масс консервативного крестьянства, которое в других странах часто является опорой господствующих классов, здесь нет. Сельским хозяйством в Англии занимаются фермеры, материальное положение которых весьма шатко. В итоге, таким образом, налицо имеются объективные социально-экономические условия, которые как будто бы должны были обеспечить рабочему классу решающее влияние на ход государственных дел, особенно при наличии сравнительно демократической конституции. А между тем в Великобритании у власти прочно стоит буржуазия, внешним симптомом чего может служить хотя бы тот факт, что Рабочая партия имеет в палате общин только 43 депутата из общего числа 707. Чем это объясняется?

Это объясняется именно тем, что британский пролетариат является скованным гигантом. Потенциально он — огромная сила, фактически же чрезвычайно слаб, ибо весь опутан крепкими внутренними цепями, которые держат в буржуазном плену сознание и волю рабочего движения, особенно его руководящих кругов.

Какие же это цепи?.. Их много, но главных — три.

Первая цепь — это легализм во что бы то ни стало. Лейбористы и тред-юнионисты твердо убеждены, что все должно делаться по закону и в рамках отпущенных законом возможностей. Конкретно, через парламент и установленные им институты. Высший арбитр в борьбе — избирательный бюллетень. Никакого революционного действия! Легализм — это вторая натура руководящих, кругов рабочего движения, если не врожденная, то во всяком случае воспитанная традицией. Иначе они не умеют мыслить и поступать. А с легализмом теснейшим образом связана философия постепеновщины, которой глубоко проникнуты все их взгляды и действия в политической и экономических сферах. Не должно быть резких скачков или крутых изломов. Все должно развиваться постепенно, шаг за шагом, в порядке медленной, почти незаметной эволюции. Фабианство[94], — это не только сознательное «кредо» супругов Вебб, Бернарда Шоу, Г. Уэллса и других английских интеллигентов, фабианство — это также «кредо» английского рабочего движения (когда я говорю «рабочее движение», я имею в виду организованных в тред-юнионы рабочих, большая, часть которых сейчас является квалифицированной верхушкой пролетариата, и особенно их лидеров)[95].

Вторая цепь, которая сковывает английское рабочее движение — это полуосознанный империализм. Говорю полуосознанный, потому что если среднему лейбористу или тред-юнионисту прямо поставить вопрос, считает ли он правильным жестокую эксплуатацию колониальных народов, то в большинстве случаев получишь отрицательный ответ. Многие при этом начнут ругать собственных капиталистов, за то, что, платя туземцам гроши, они наживают миллионы на поставках каучука или добыче золота. Искренне ли говорятся такие слова? Субъективно в большинстве случаев искренне. Но беда в том, что средний английский рабочий не продумывает этих слов до конца, а главное не делает из них практических выводов. Поэтому лишь очень немногие из английских рабочих становятся принципиальными противниками империализма и переходят на марксистскую точку зрения. Еще большую роль играет тот факт, что английский рабочий, особенно квалифицированный рабочий, является в известной мере «соучастником» английского капиталиста в эксплуатации колониальных народов. Ведь именно наличие колониальных сверхприбылей позволяет британской буржуазии время от времени делать экономические уступки высшим слоям британского пролетариата. И только наличие многочисленных колониальных владений позволяет английскому рабочему, недовольному своим положением на родине, «поискать счастья» за океаном, в одном из уголков исполинской Британской империи. Одновременно это «освобождает» Англию от наиболее «беспокойных», т. е. наиболее энергичных и революционно настроенных пролетариев. Полуинстинктивно, полусознательно данные слои рабочего класса ощущают зависимость своего относительного благополучия от эксплуатации империи, и это не может не отражаться на их мыслях и настроениях. Сказанное еще больше относится к руководящим кругам Рабочей партии и тред-юнионов.

Третья цепь, сковывающая английское рабочее движение, это религия. Она обвита, правда, гирляндами душистых цветов, но тем не менее очень крепка и надежна с точки зрения господствующего класса.

У нас, в России, положение в этом отношении чрезвычайно просто. Православная церковь в царской России, особенно на протяжении XVIII и XIX вв., была монопольной, строго централизованной организацией, целиком подчиненной светской власти. В сущности это был правительственный департамент по религиозным делам, и совершенно естественно, что всякий русский человек, пробуждавшийся к сознательной политической жизни, будь то помещик, буржуа, интеллигент, рабочий или крестьянин, становился врагом не только самодержавия, но и церкви. В Англии положение совсем иное.

Во-первых, английская революция XVII в. шла под религиозным знаменем. Борьба классов — буржуазии и помещиков — за политическую власть была облечена в вероисповедные одежды. Пуританизм для Кромвеля играл примерно такую же роль, как учение Руссо для деятелей Великой Французской революции. И так было могущественно влияние этой революционно-религиозной идеологии XVII в., что созданные ею традиции сохранились в сознании трудящихся вплоть до XX столетия.