Воспоминания советского посла. Книга 1 - [160]

— Речь! Речь!

Щеки миссис Кемпер залил горячий румянец, и она поспешила незаметно шмыгнуть к своему супругу, но миссис Дрэпер оказалась смелее. Она вышла на трибуну и, поблагодарив конгресс за «прекрасный прием», оказанный ей и ее мужу, воскликнула:

— Я всегда душой была вместе с рабочими всего мира в их борьбе за улучшение своего положения, и я смею думать, что понимаю рабочее движение!

Миссис Дрэпер была устроена настоящая овация.

И еще одна вещь меня сильно поразила — это какая-то преувеличенная вежливость, проникавшая всю атмосферу конгресса. Я никогда не был сторонником грубости и неуважительности в отношениях между людьми. Я всегда считал, что даже в самые острые минуты энергию мыслей не следует заменять энергией выражений. Но все-таки то, что происходило на этом рабочем съезде, нередко приводило меня в полное недоумение. Послушать делегата так выходило, что все речи, произносившиеся на конгрессе, непременно были «превосходные» или «талантливые», вносимые резолюции — «ценные» или «продуманные», выдвигаемые предложения — «разумные» или «дальновидные». Страшно много было также «благодарностей», — чуть не каждого члена конгресса за что-нибудь благодарили. Иногда дело доходило до курьезов. Так, когда председатель Дэвис сделал очередной доклад конгрессу о деятельности его исполнительных органов за минувший год, доклад, продолжавшийся полчаса и не содержавший никаких особенных откровений, лидер ткачей Бен Тернер поднялся с своего места и сказал:

— Я счастлив, что могу внести предложение выразить благодарность нашему другу В. Д. Дэвису — есть только один В. Д. Дэвис, столп рабочего движения, — за его чрезвычайно ясное и поучительное изложение фактов.

Затем поднялся горняк Р. Смайли, один из наиболее передовых вождей того времени, и добавил:

— Имею удовольствие формально поддержать вотум благодарности нашему председателю за его доклад.

И затем конгресс единогласно принял резолюцию благодарности.

Я сидел и думал:

— Как странно! Ведь председатель обязан делать конгрессу доклад. За что же его благодарить? Но англичане думали совсем иначе.

* * *

Впрочем, все это были аксессуары..

А сама работа конгресса?

Она представляла большой интерес, но и тут все было по-английски, очень по-английски.

По издавна установившемуся обычаю Парламентский комитет — главный исполнительный орган тогдашних конгрессов — представил довольно обширный печатный отчет о своей деятельности за минувший год, и этот отчет, раздел за разделом, обсуждался и принимался на съезде. Дополнительно рассматривались резолюции, внесенные на конгресс отдельными тред-юнионами. Так складывалась повестка дня. В ней было очень много разной «вермишели» — мелких, дробных вопросов, которые отнимали массу времени, иногда будили пылкие страсти, но которые по существу играли ничтожную роль. Однако были на конгрессе и действительно серьезные вопросы, из которых мое внимание особенно привлекли к себе два.

Первый и центральный вопрос был связан с событиями в Дублине, представлявшими один из самых острых классовых конфликтов тех лет. Суть этих событий сводилась к следующему.

В годы, непосредственно предшествовавшие манчестерскому конгрессу, профессиональное движение в Ирландии быстро развивалось. Его организационные формы в общем и целом напоминали английские образцы, но его дух был гораздо больше сродни французскому синдикализму. Особенно ярко это обнаруживалось в самом крупном из ирландских тред-юнионов — «Союзе транспортных рабочих», во главе которого стоял тогда Джим Ларкин — фигура в высшей степени интересная и красочная: огромный, сильный, взъерошенный, с громовым голосом, с безумно горящими глазами, он был прирожденным бунтовщиком против диктатуры денежного мешка, против нищеты и угнетения рабочих. Дублинские транспортники боготворили Ларкина. Его слово было для них законом. А сам Ларкин, в душе которого как-то странно скрещивались идеи современной классовой борьбы со староирландскими традициями мятежа против Англии, путанно и страстно искал своих особых путей для улучшения положения трудящихся. Ларкин создал в Дублине свою газету «Ирландский рабочий», в которой вел бешеную атаку против ирландских предпринимателей. С особенной настойчивостью он преследовал их лидера Мэрфи — председателя Торговой палаты Ирландии, а также владельца дублинского трамвая и хозяина трех дублинских газет. Мэрфи платил Ларкину той же монетой и не переставал осыпать его резкими нападками и обвинять в заговоре против существующего порядка. Классовая борьба, таким образом, осложнялась персональной ненавистью обоих лидеров друг к другу, и это только еще более усиливало напряжение в отношениях между трудом и капиталом.

Ларкин не любил и английских тред-юнионов. Он был полон величайшего презрения к их стратегии и тактике, к их увлечению делами мирной взаимопомощи, к их стремлению избегать открытых столкновений с предпринимателями и решать конфликты в порядке компромисса. Вместо этого Ларкин проповедовал «политику наступления» на капитал, атаки против отдельных предпринимателей, поддержку бастующих рабочих стачками солидарности, отказ транспортировать грузы фирм, занесенных союзом на черный лист, и т. п. И не только проповедовал, но и проводил эту политику на практике. Мэрфи не менее решительно вел контратаку; Он провокационно заявлял: «Истрачу три четверти миллиона фунтов, но разгромлю в конец ирландский тред-юнионизм». Правительственные власти в лице генерал-губернатора графа Абердина были на стороне предпринимателей. Полиция то и дело грозила рабочим жестокой расправой. Общественная атмосфера с каждым днем все больше накалялась, и достаточно было какой-нибудь искры для того, чтобы произошел взрыв. Этот взрыв разразился как раз накануне манчестерского конгресса.