Воспоминания русского дипломата - [305]

Думая о Православной и Католической церквах, невольно вспоминаешь образ двух евангельских сестер, Марии и Марфы. Каждая из них нужна, и дополняет дело одна другой. Их обеих вместе посетил Господь, воскресивший их брата Лазаря. И может быть только общие их молитвы помогут и ныне умолить Господа воскресить религиозную жизнь в человеческом мире, про который можно сказать словами Марфы: «Господи уже смердит: четверодневен бо есть».

В любопытных диалогах «На пиру богов», (София 1921), один из самых искренних наших церковных деятелей отец С. Н. Булгаков затрагивает, в свете всего совершившегося, и вопрос о соединении Церквей. Об этом говорит у него «беженец»: «православие со времен Константина имело всемирно-историческое задание: установить православную теократию – единую, как едина и церковь. Вот куда метила идея Второго (Византии) и Третьего Рима (Москвы). К тому же стала стремиться и папская власть своей волей к миродержавству. На этой почве произошел и великий раскол церковный. На путях теократии встретились соперниками первосвященник-царь и царь-первосвященник. Здесь вовсе не о честолюбиях пап и не о замашке цезаропапизма идет речь, но о плане строительства Града Божья. Неумолимая история одинаково поставила крест и на западных и на восточных замыслах; крушение западной иерократии произошло уже давно, восточной же, совершилось только теперь. Великий спор Востока и Запада ныне исчерпан и упразднен. В 1917 году окончилась Константиновская эпоха в истории церкви и началась следующая, имеющая аналогию в эпохе гонений и катакомбном периоде Церкви… Вот почему теперь с какой то новой свежестью и пленительностью встает перед нами старый вопрос о соединении церквей, к которому зовет и нудит нас грозный исторический час, надвигающийся для всего христианства».

«Надвигается общий враг на все христианство, перед лицом которого православие и католичеству уже нечего становится делить. Догматические различия никогда здесь не имели решающего значения, они могут и должны быть сглажены при искреннем и любовном желании понять друг друга. В сущности, и католичество становится уже не то, как и православие. Нечто происходит здесь, видимое пока немногим единицам: родится новое ощущение Вселенской церкви. Если это чувство расширится и углубится, то потеряют, сами собою, силу все бесконечные пререкания, целые библиотеки, по этому поводу написанные. Все обессилеет перед стихийным влечением к единению во Христе».

Остаются пережитки, которые продолжают служить помехами делу братского объединения.

Пережитком притязаний Католической церкви является догмат о «безошибочности папы».

Мы уже видели, что разногласие в этом вопросе, к сожалению, крайне существенно; оно представляется главной преградой на пути сближения, но последнее должно начаться не с пересмотра разногласий, а с укрепления внутреннего единства, которое продолжает пребывать между нами во храме, несмотря на все, что внешним образом разделяет нас и каковы бы ни были личные мнения по этому вопросу отдельных членов Церкви.

«И сколько же было идей на земле в истории человеческой», учил старец Зосима, «которые даже за десять лет немыслимы были и которые вдруг появлялись, когда приходил для них таинственный срок их и проносились по всей земле. И да не смущает вас грех людей в вашем делании, не бойтесь, что затрет он дело ваше и не даст ему совершиться, не говорите: силен грех, сильно несчастие, сильна среда скверная, и мы одиноки и бессильны. Одно тут спасение: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. А скидывая свою же лень и свое бессилие на людей, кончишь тем, что гордости сатанинской приобщишься и на Бога возропщешь».

Прошлое Святой Руси ушло глубокими своими корнями в Церковь. К ней возвращает нас и настоящее наше безвременье. И у Запада нет другого выхода из противоречий, в коих он запутался, из эгоизма, который приводить к саморазрушению, – как возврат к чистому источнику веры.

Мы видим, что никакими санитарными и кордонными мерами Запад не может уберечься от заражения большевизмом и, при всем своем желании, не может отгородиться от России. Если так сильно влияние зла, то неужели не сильнее должно быть влияние добра? – Уже и теперь Достоевский считается одним из вдохновителей нового поколения на Запад, особенно в Германии. Осуществление его заветов в России было бы силой, которая неудержимо повлияет на Запад.

Возвращение к Церкви есть возвращение к ее Основателю, к тому, кто сказал: «И будет едино стадо и един Пастырь». Этот Пастырь не патриарх и не папа, а Христос. Он есть мерило истины, и того, какого духа держатся те или другие исповедания. «Вероисповедные перегородки не доходят до неба», сказал один из наших иерархов.

Наше поколение окажется, вероятно, недостойным увидать обетованную землю. Но и мы должны неустанно работать, подготовляя наступление этого дня. Ведь он будет нашим общим праздником, ибо Церковь объемлет живых и умерших.

Тот день, когда осуществится соединение Церквей, когда в общем порыве Восток и Запад протянут друг другу руки, поделятся сокровищами своей благодатной жизни, пополняя и исправляя взаимно односторонности своего исторического развития, тот день, когда глубина мистического созерцания Востока соединится с живым началом строительства Божья на земле религиозного Запада, – этот день будет началом величайшей эры в жизни Церкви и человечества. Кто доживет до этого дня, тот может со спокойной совестью сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром».