Воспоминания русского дипломата - [124]

Этот последний был красивый молодой человек с тонкими чертами лица. Его можно было принять за кавказского горца, и по своему общему облику он больше всего приближался к такому типу. Безумно храбрый, он был дважды тяжело ранен и жил на излечении в Нише. Он тяготился бездействием, но ему не хотели дать командования даже батальоном, потому что боялись, что он погубит и его, и себя.

Королевич Александр был полной противоположностью своего брата. Он не был так красив, как Георгий. Его портили очки и сутуловато приподнятые кверху плечи. Он был таким же скрытным и сдержанным, каким Георгий был порывистым. События сложились так, что королевич скоро стал в ответственное положение. Он сделался наследником неестественным путем{108}. Пример его брата был у него всегда перед глазами. Он рано начал наблюдать за собой и выработал в себе сдержанность и скрытность.

Во время балканской войны королевич Александр уже командовал 1-й армией. После этой войны король Петр удалился на покой в местечко Топала, передав бразды правления своему сыну, который получил звание регента, в ожидании удобной минуты, когда ему окажется возможным совсем отказаться от престола. События довершили воспитание королевича Александра. В нем была заметна постоянная работа над собой и он во многом развился и приобрел опыт, хотя постоянно чувствовал пробелы своего образования. Ко мне он отнесся вначале недоверчиво. Мое прибытие в Сербию было предварено слухами о моем болгарофильстве. К тому же после популярного Н. Г. Гартвига, которого сербы считали совсем своим человеком, заместителю его не могло быть легко.

Королевич Александр несколько раз заговаривал со мной о болгарах. Он хотел выпытать мое мнение, но его личная ненависть к болгарам была так велика, что он высказывал ее, не дожидаясь моих слов. Он не раз говорил так, чтобы это доходило до меня, что ни на какие уступки болгарам он не согласится.

Одновременно с Татищевым через Ниш проезжал другой свитский генерал, князь Юсупов, который послан был во Францию, Англию и к бельгийскому королю, чтобы отвезти союзным армиям знаки отличия. Он остановился на один день в Нише и был приглашен на парадный обед, который давался королевичем в честь Татищева. На обеде были все министры и посланники союзных держав. Вечер после обеда и весь следующий день до своего отъезда Юсупов провел у меня в миссии.

Я узнал от Татищева, что ему поручено из Сербии отправиться в Черногорию, чтобы там также вручить ордена. Между прочим, наследному князю черногорскому Даниле предназначался Георгий 4-й степени. Незадолго до того мне пришлось услышать от Пашича, что французский адмирал, командовавший эскадрой в Адриатическом море, обвинял князя Данилу в предательских сношениях с австрийцами и что французы подумывают об отозвании своего небольшого отряда, который в начале войны был переведен из Скутари в Черногорию. Я тотчас телеграфировал в Петроград о том, как неудобно награждать при таких условиях князя Данилу, который даже и не побывал на фронте, и советовал отозвать Татищева под предлогом крайней трудности путешествия в Черногорию через горы, занесенные снегом. Так и сделали. Тем временем Татищев задержался дольше, чем предполагал, в Нише. Нам всем было очень приятно общество этого милого человека и веселого Олива.

Нашему примеру последовали Франция и Англия, решившие наградить орденами представителей союзных армий. Благодаря этому в Нише мы видели французского генерала По и английского генерала Пэджета, которые из Сербии приехали в Россию и назад возвращались опять через Ниш. Мне было особенно приятно познакомиться с генералом По, который был таким прекрасным представителем французской армии. Он всех обворожил своей милой улыбкой и приветливостью. Подкупала его простота и то горячее патриотическое чувство, которое сквозило в этом старом солдате-герое, лишившемся одной руки во время Франко-прусской войны 1870 года. Я дал завтрак в его честь. За столом он пользовался особым инструментом, который всегда носил с собой: это был нож, на конце которого были зубцы, как у вилки.

Английский генерал Пэджет был один из приближенных своего короля. На возвратном пути из России он остановился в Софии и был принят королем Фердинандом. После этого, проезжая через Ниш, он рассказал о своем посещении королевичу Александру, а последний доверительно передал мне его рассказ. Пэджет убеждал короля Фердинанда присоединиться к державам Согласия и напасть на турок. Он предостерегал его от возможности напасть на Сербию.

– Ну что же Вы в этом случае бы сделали? – спросил его Фердинанд.

– Мы нашли бы способ перевести тысяч двести из Египта в Деде-Агач, – отвечал генерал.

Отвечая на предложение о войне против турок, Фердинанд сказал, что его смущают притязания России на Константинополь. Английский генерал нашел своеобразные аргументы.

– Если Вы этого боитесь, – сказал он, – то войдите сами в Константинополь и оставайтесь там. Для Англии гораздо приятнее видеть в Константинополе болгар, чем русских.

Король Фердинанд ответил на слова своего собеседника театральным жестом.

Несомненно, Пэджет не был в курсе международных вопросов и сам был плохим дипломатом, что доказывается тем, что он все это рассказал сербскому королевичу, не понимая того, что последний менее всего мог сочувствовать мысли о завладении Константинополем болгарами. Таким образом, слова Пэджета не отражали мнения ответственных английских кругов, но все же он занимал высокое положение в армии и при дворе. Это показывает только, как, несмотря на союз с Россией, предубеждения против нас глубоко укоренились среди англичан. Только длительная тяжелая борьба с Германией может изгладить это предубеждение по пословице «клин клином вышибают».