Воспоминания русского дипломата - [125]

Глава IX

В Нише по временам появлялись политические деятели из Австро-Венгрии. Самым видным из них был хорватский деятель Супило. Мечты сербов об объединении южного славянства, в частности, мечты о присоединении к Сербии Хорватии, были в сущности весьма неопределенны в вопросе о том, в каких формах должно произойти объединение. Старик Новакович мечтал о создании федеративной Юго-Славии, т[о] е[сть] о крупном славянском государстве, в которое входили бы различные области на автономных началах. Мнение это разделялось немногими. Большинство представляло себе объединение, как присоединение к Сербии славянских областей, отведя первое место Сербии.

Сербы были большие шовинисты. Они были убеждены в безусловном превосходстве своей культуры. Склонные к оптимизму, они закрывали себе глаза на трудности, не хотели видеть глубоких различий между собой и хорватами. А между тем различия эти были во всем складе жизни обоих народов. Сербы были православные, хорваты – католики. У сербов не существовало никаких сословных различий, в Хорватии была старинная аристократия. Сербы были в сущности народом селяков, у них постоянно можно было встретить в той же семье одного брата крестьянина, другого – офицера, или чиновника, или парламентского деятеля. Хорваты в продолжение столетий находились под воздействием швабской культуры; в грубых чертах можно сказать, что разница между ними и сербами была такая, как между горожанами и крестьянами.

Зато у сербов было большое преимущество долговременного пользования независимостью. Сербия была государством, имевшим все необходимые, хотя, может быть, и несовершенные органы власти, а также и прекрасную армию. Если бы объединение совершилось, то заслуга в этом деле принадлежала бы Сербии, а не Хорватии, цементом его была бы сербская кровь. Это создавало Сербии несомненное право на первенство в будущем государстве. Кроме того, если бы такое государство осуществилось, перед ним стали бы многочисленные международные задачи, для решения которых потребовалась бы сильная власть. Федеративное государство не могло быть сильным.

С другой стороны, едва ли можно было думать и о простом присоединении. Своими только силами Сербия не могла мечтать о завоевании целых областей у Австро-Венгрии. Вопрос об участи последних мог бы встать практически лишь в конце победоносной войны России и ее союзников с центральными державами. Но в этом случае серьезное значение имел бы вопрос о желании самих хорватов. Пока они находились в пределах австро-венгерской монархии, в мере ненависти к швабам, у них существовало тяготение к Сербии, но как скоро перед этим практически стал бы вопрос о перемене условий существования, отношение к Сербии могло бы измениться, особенно если бы одну зависимость они переменили на другую. Несмотря на одинаковость происхождения, указанная выше разница в складе жизни давала сильно себя чувствовать. Еще не так давно существовал резкий антагонизм между хорватами и сербами в Австрии. В Аграме (Загреб) были сербские и хорватские кафе, куда не допускались сербами хорваты, а хорватами – сербы. Потом политическая жизнь выдвинула идею создания сербо-хорватского блока. В последнем сейме ему принадлежало большинство. Однако наряду с ним еще существовала партия франковцев, т[о] е[сть] непримиримых хорватов, заядлых врагов сербов. Со всем этим необходимо было считаться. Надо было оказать уважение особенностям Хорватии и уверить их в выгодах соединения с Сербией.

Был еще один очень важный фактор в постановке югославянского вопроса, а именно – Италия. Она не могла сочувственно относиться к мысли о создании сильной Сербии. В своем стремлении утвердить господство на Адриатике Италия предъявляла притязания на побережье, населенное славянами. Чем больше приближалась минута постановки этих вопросов, тем сильнее давал себя чувствовать антагонизм между Италией и южным славянством. В частности, относительно Хорватии итальянцы предпочли бы создание из нее самостоятельного государства, чем присоединение ее к Сербии. Они рассчитывали найти сочувствие к этой идее среди хорватской аристократии, но в широких слоях населения эти происки Италии возбуждали возрастающее к ней недоверие, переходившее в ненависть, а тяготение к Сербии от этого не возрастало. Одно время, когда военные действия между Австрией и Сербией временно прекратились, и вместе с тем усилились слухи о предстоящем присоединении Италии к державам Согласия, взаимная вражда между сербами и австрийцами как будто потухла и уступила место ненависти и тех и других к Италии. Австрия надеялась использовать это настроение и в предстоящей борьбе против Италии опереться на симпатии своих славянских подданных гораздо прочнее, чем это ей удавалось до тех пор в борьбе с Сербией. Мне приходилось слышать в Нише от ответственных политических деятелей злорадные надежды, что австрийцы поколотят как следует итальянцев. Такое настроение не могло не представляться опасным.

Наши интересы, по существу, требовали возможно более благоприятного для Сербии разрешения юго-славянского вопроса. Мы могли только приветствовать возможно большее усиление Сербии, с которой и в будущем у нас были бы общие враги. Мы не могли желать создания самостоятельного хорватского королевства, ибо в этом случае неминуемо создался бы искусственный конфликт интересов между ней и Сербией, но признавая законность сербских интересов, мы не могли стать исключительно на их узкую точку зрения. Привлечение Италии к союзу с нами было настолько важно, что было необходимо считаться с ее интересами и в силу этого идти на некоторые жертвы и ограничения этнографического принципа. Все эти вопросы только еще намечались, когда в Нише в первый раз приехал Супило.