Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века - [260]
Затем поехали вперед и в 9 часов вечера въехали в ворота Данилова монастыря около Переяславля. Владыка, выпив чаю с просфорою, сейчас же ушел спать. Казначей спросил у меня, будет ли владыка ужинать. Я только что хотел ответить, что владыка не ужинает, как келейник Вукол сказал, что не мешает на всякий случай приготовить кое-что. Казначей убежал, а Вукол мне объяснил, что за владыку мы поужинаем. И действительно, мы ели икру, семгу и уху из стерляди, запивая винами. В 7 часов утра выехали, проехали Переяславль и приехали в 2 часа дня в Ростов, в Яковлевский монастырь. С одной стороны монастырских стен озеро длиною верст 13 и шириною около 8[615], с другой — маленькая речонка. По озеру сновали лодки. Вид со стен прекрасный. Взгляд уносился в неведомую даль, туда, где озеро сливается с горизонтом, с другой же стороны останавливался на раскинутом треугольном городе с полуразвалившимися стенами кремля. Из монастыря на другой день поехали в село Шапсы, где племянница владыки была замужем за местным священником. На краю деревни близ церкви стояла небольшая изба священника, состоявшая из комнаты с перегородкой. Вся комната была завалена кочнами капусты, и поэтому племянница провела владыку за перегородку, где стояла кровать и киот с образами. Выпив чаю, владыка вышел осматривать огород.
— У нас все бедно и не устроено, — извинялась попадья.
— Мы и сами жили так, — задумчиво ответил владыка.
6 октября мы въехали в Ярославль. По улицам вместо мостовой была гать. Карета с трудом двигалась, так как колеса тонули в грязи. Остановились мы в Спасском монастыре. Вечером владыка пошел к живущему на покое ослепшему преосвященному Евгению, с которым говорил до 12 часов ночи. Я просто заслушался их умных разговоров о миссионерстве в Китае и распространении христианства среди степных иноверцев. В 6 часов утра я отправился на колокольню. Хотя начиналась заря, но небо было еще темно и кое-где изредка блистали звезды. Становилось все светлее и светлее, и наконец выплыло солнце. Волга трепетала мелкими серебристыми блестками волн, которые в одном месте, при впадении реки Которосли, были светло-малинового цвета. Над рекою вились чайки, на стоявших на якоре и медленно покачивавшихся судах рабочие копошились, умывались, молились… Залитый весь солнцем город также стал просыпаться. Я долго любовался этой чудной картиной.
Утром поехали дальше. Был сильный ветер, Волга бушевала, и паром не действовал. Однако по просьбе владыки 24 человека рабочих взялись за канат. На средине Волги волны перебрасывали воду через весь паром. Владыка молчал и только, когда приехали, сказал: «Слава Богу, Бог перенес». Покатили затем в карете по костромской дороге. Грузная карета в 8 лошадей едва двигалась по грязи. Некоторые мосты были ненадежны, и приходилось объезжать, делая крюк верст по пяти. Было уже темно, когда наконец показалась Кострома и мы въехали в ворота Ипатьевского монастыря. Для владыки была приготовлена баня, но он сейчас же пошел служить всенощную, а баней воспользовались я с Вуколом. Мы же по обыкновению съели и приготовленный для него ужин.
Утром явился полицеймейстер с извинением, что не встретил вчера владыку, объяснив, что он ездил его встречать по другой дороге. В 9 часов утра переехали реку Кострому на лодке и направились прямо в собор, который был переполнен народом. Впереди стояли губернатор Войцех[616], в военном мундире, адъютант, полицеймейстер, вице-губернатор Брянчанинов[617], председатель казенной палаты Голоушев[618] и многие другие. Слышался громкий шепот и замечания. Многие высказывали свое первое впечатление о владыке.
— Все манеры Филарета, но только одни манеры, а выражения в лице никакого нет.
— Одно смирение и больше ничего. Знаем его мы весь род. Ни одного умного.
— Лицо, однако, у него замечательное, как бы дышит святостью.
— Брат тоже у него смирный, а какой из него толк. Я его знаю. Учился вместе с ним…
Такие замечания слышались с разных сторон. Вышел владыка и сказал слово на ту тему, что благодать Господня будет только тогда, когда будет полное согласие и единение между пастырем и пасомыми. По возвращении в монастырь в покоях владыки застали много разного народа. На другой день, 10 октября, я пошел осматривать монастырь, который основан предком Годунова, татарским князем Четом в 1334 году. В церкви св. Михаила на правом клиросе стоит старый резной кипарисовый трон, на котором венчался на московское царство Михаил Федорович[619]. В ризнице было много редких книг. Отец ризничий показывал мне лицевую живописную Псалтирь, рукописное старинное Евангелие, ризы, вышитые жемчугом руками Ксении Годуновой[620], митры и прочее. В ризнице, кладовых и даже в подвалах под колокольней валялись в беспорядке по полу много раскольничьих книг и икон без риз, отобранных у купца-раскольника Пупырина и других. Мне было грустно смотреть на эти иконы, перед которыми прежде так много возносилось Творцу горячих молитв. Эти книги и иконы консисторские чиновники вместе с монахами постепенно по секрету продают раскольникам, выручая большие деньги.
