Воспоминания - [73]
Монахини бесшумно скользили по церкви, меняя свечи в огромных подсвечниках под иконами, и пели в хоре детскими восторженными голосами. Их лица обрамляли черные апостольники, поверх которых были надеты черные шапочки, руки скрывались под широкими рукавами. Служба проходила торжественно и размеренно — ведь кроме молитв им почти нечем было заняться. После окончания службы ко мне подходила послушница и от имени настоятельницы приглашала на чай. Я выходила из церкви, и послушница провожала меня до домика настоятельницы, расположенного наискосок от церкви. Мебель в гостиной была закрыта белыми чехлами, на подоконниках стояли небольшие пальмы. Стол был уже накрыт; во главе стола дымился самовар, вокруг него стояли чашки, тарелка с горячими вафлями и варенье.
Придерживая широкий рукав рясы, настоятельница приглашала меня к столу. Бесшумно ступающие послушницы с опущенными глазами приносили и убирали подносы и шептались в дверях.
Иногда настоятельница посылала за матерью–хранительницей и просила ее принести из мастерской вышивку, которой она особенно гордилась.
И каждый раз, когда чаепитие подходило к концу, она жаловалась на тяжелые времена, высокие цены на муку и бедность монастыря. Казалось, многие поколения настоятельниц до нее произносили те же слова и думали так же.
Я собирала древние иконы и реставрировала их — отыскивала среди пыли и паутины, а потом бережно несла свои находки в госпиталь. Специалист по искусству научил меня очищать эти потемневшие от времени доски. Медленно, очень осторожно я соскабливала толстый слой грязи, и на иконах оживали святые, переливались яркие краски орнамента.
Священнослужители не понимали ценности предметов старины, они не вызывали у них благоговейного трепета. Когда они выходили из употребления, их просто выбрасывали. Священники по–варварски относились к этим бесценным сокровищам, часто ломали их и уродовали до неузнаваемости.
Отсутствие систематического исследования древностей Пскова и опасность их полного уничтожения побудили меня составить каталог, иллюстрируя его по возможности фотографиями и моими собственными рисунками. Я получила разрешение местного епископа и принялась за дело. Фотографировать иконы и фрески приходилось на месте; я делала это сама, а потом аккуратно проявляла пластины. Вышивку и мелкие предметы я брала домой и перерисовывала у себя в комнате.
К концу своего пребывания в Пскове я собрала большую коллекцию, но не могу сейчас ею воспользоваться, потому что она осталась в России.
Вначале я была неопытным археологом и испытывала некоторые трудности, но в Пскове было Археологическое общество, и я обращалась туда за помощью. Потом я переписывалась с Петроградом и периодически устраивала лекции по истории и археологии в местном Археологическом обществе. Я чувствовала, что могу не беспокоиться о будущем; работы, причем интересной работы, мне хватит до конца дней.
Разнообразие интересов привело меня в неведомый до сих пор мир старообрядцев. Раскольники, с которыми я познакомилась, принадлежали к секте беспоповцев, контролирующей торговлю пшеницей. Члены этой секты придерживались древних традиций, вели размеренную и уединенную жизнь.
В Пскове они жили большой колонией. Узнав о моем интересе к иконам, местный староста, богатый торговец пшеницей, пригласил меня в их молельный дом и в свою личную часовню.
Вера раскольников основывалась на традициях далекого прошлого. До введения печатного дела на Руси церковные книги писались от руки, и в результате возникали ошибки и неточности. Кроме того, эти книги переводили с греческого языка, и в переводах тоже было много ошибок. В середине семнадцатого столетия московский патриарх Никон поручил греческим и русским богословам проверить переводы и исправить все ошибки в церковных книгах. >/
Некоторым людям этот шаг показался святотатством. Они были фундаменталистами, и все воспринимали буквально, не вникая в значение слов. Когда исправления, несмотря на все протесты, были приняты, многие люди остались верными старым обрядам. С течением времени эти раскольники в свою очередь разделились на множество небольших групп и сект, некоторые из них отказывались признавать священников. Однако все секты старообрядцев бережно хранили не только древние церковные книги, но и старые иконы и церковную утварь.
Несмотря на гонения, которым подвергались раскольники после отделения от государственной церкви, они всегда оставались крайне консервативными и были преданы престолу.
Этот псковский пшеничный купец, староста, сначала показал мне общий молельный дом. Здесь меня встретили низким поклоном несколько почтенных бородатых купцов. На них были длинные балахоны, перетянутые поясом, волосы были ровно подстрижены в «кружок». Их прислужницы одевались в черные сарафаны с белыми кофтами, на голове — черные платки. На стене напротив входа висели иконы в порядке, напоминающем иконостас; но ни одна из икон меня не заинтересовала.
Частная часовня в доме этого старовера выглядела совсем по–другому. Там чувствовалось дыхание подлинной старины. Весь дом с его толстыми стенами и зарешеченными окнами напоминал убежище — но убежище, в котором привыкли к уюту, процветанию и созерцанию.
Великая княгиня Мария Павловна Романова, внучка Александра II и дочь младшего брата Александра III – великого князя Павла Александровича, рассказывает о детстве в Ильинском у дяди, великого князя Сергея, церемонном воспитании, которое она получала, своем недолгом замужестве и жизни при шведском дворе, о возвращении в Россию, интригах Распутина, последних драматических днях династии Романовых и бегстве из России…
![Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов](/storage/book-covers/82/82b6cae0919c7018b428e8f981cd589b56db07b4.jpg)
В книге представлена переписка Александра I с его сестрой, великой княгиней Марией Павловной, а также письма к Марии Павловне императрицы Елизаветы Алексеевны. Переписка была начата в 1804 году, когда Мария Павловна, выйдя замуж за наследного герцога Саксен-Веймар-Эйзенах, поселилась в Веймаре, где еще живы были великие представители Веймарской классики – Гете, Шиллер, Виланд. Заканчивается она со смертью Александра. Последние письма к Марии Павловне Елизаветы Алексеевны относятся уже к 1826 году. Переписка, продолжавшаяся более двадцати лет, охватывает и эпоху Наполеоновских войн, когда герцогство Саксен-Веймар стало формальным врагом России, и эпоху передела Германии и создания Германской конфедерации на Венском конгрессе, когда и Александр, и Мария Павловна нередко использовали друг друга для решения политических и дипломатических задач.
Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.
Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.
Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.