Воспоминания - [161]

Когда я впервые посвятила Шанель в мои планы, она в целом согласилась со мной, но при этом передала мне список портних, которых не хотела видеть среди моих клиентов, и конечно это были самые хорошие портнихи. Я пошла ей навстречу, но скоро поняла, что мне придется работать либо только на нее, либо на рынок вообще — средний путь исключался. При случае я на свою голову объяснилась с Шанель, и разом кончились наши задушевные отношения. Она сочла меня неблагодарной и не приняла моих самостоятельных планов. Отныне я не допускалась в ее студию, поскольку она боялась, и не скрывала этого, что я могу вникнуть в ее секреты и даже невольно выдать их ее конкурентам. Мы все реже виделись, отношения расстроились, и я бы уже не порадовала ее прежней верностью. Со своей стороны, Шанель стала работать с другими вышивальщицами, и мне все меньше перепадало заказов. И наконец, когда мы связались с другими домами, а запросы у всех разные, мы утратили особинку, своеобразие.

Новый распорядок меня отнюдь не обогатил, прибавилось работы и хлопот, заказы шли самые разные. Ассортимент расширился, а денег не прибавилось, поскольку с организацией дела я в одиночку уже не справлялась. Останься я в прежних деловых отношениях с Шанель, жилось бы мне легче. А так и опыта не хватало, и шишек я набила еще мало, откуда быть успеху?

Каждый сезон мы должны были готовить не менее двухсот образцов определенной ширины и двух метров в длину. С готовой вышивкой на них они будут определять законченный рисунок платья, для чего требовался определенный портновский навык. Я делилась своими соображениями с модельерами, часто сама делала предварительные наброски, а рисовальщики прорабатывали детали. Материал и характер вышивки обычно отвечали общему замыслу.

Образцы нужно было представлять за месяц до того, как портнихи начнут готовить новую коллекцию сезона. Их паковали в коробки и везли в портняжные мастерские, где с ними разбирались хозяева, модельеры и портнихи. Из заказчиков я принимала у себя в мастерской только посредников и покупателей из за рубежа. У меня были продавцы, специально следившие за размещением заказов, возившие показывать мои вышивки, заключавшие от мастерской контракты с клиентами. Впрочем, в серьезные дома я сама наведывалась.

О встрече с дамским портным следовало договариваться заблаговременно, потому что в нужную минуту его будет так же трудно заполучить, как какого нибудь государственного деятеля, даже если он сам просил показать работу. Окружающие его люди резко возражали против того, чтобы заводить дела с новой фирмой, особенно такой, как моя, и их возражения диктовались исключительно личным интересом. Даже самые видные заказчики привыкли проводить свои малые сделки с оптовыми производителями, и там удача зависела от расположения продавца. От меня, дилетанта, они не ожидали знания правил их игры и, естественно, не пускали меня на свое поле либо гнали с него, если я успела ступить туда. Позже, разгадав эту мороку, я решала деликатный вопрос, задабривая кого нужно подарком.

В назначенный день и час я входила в модельный дом, предваряемая моими продавцами с коробками, и направлялась в какой нибудь уголок ожидать, когда меня позовут. Передаваемая из уст в уста весть о моем приходе доходила наконец до главы дома либо модельера, с которым была договоренность о встрече. Неизменным было одно: против назначенного часа мне приходилось ждать — пятнадцать минут, полчаса, иногда дольше. Ожидая, я наблюдала происходящее. Обычно меня отводили в салон, было утро, межсезонье, и продавщицы праздно сидели сумрачными группами. Но вот входил заказчик. В одно мгновение они менялись, словно сдернув маски: холодно–вежливые лица, ровные, рассчитанные движения. Случалось мне ожидать и в уборной натурщиц, там была совсем другая картина. Пустая неприбранная комната, на столиках — коробочки с пудрой и помадой, баночки с кремом, грязные пуховки, засаленные полотенца. Искусные прически девиц и густой грим гляделись странно с заношенным бельем. Чаще всего они были отощалые, с землистой кожей, локти острые, позвонки можно все пересчитать. Совершенно не смущаясь присутствием моих продавцов, они расхаживали в белье или нечистых комбинациях, по существу полуголые, и, не обращая на нас ни малейшего внимания, обменивались колкими замечаниями. Когда их вызывали в демонстрационный зал, они нехотя одевались и через силу шли. Вернувшись, они сдирали с себя образцы и швыряли их в общую кучу на полу.

Наконец за мной приходили, вели коридорами, черными лестницами, через мастерские. Перед входом в святилище меня еще немного выдерживали. Провожатый мягко стучал в дверь и, приоткрыв, шепотом называл меня. Получив разрешение, меня впускали с предупредительным вниманием, словно к одру умирающего. Поздоровавшись и уделив некоторое время светской беседе, принципал посылал помощника за коробками. Буквально на цыпочках входили мои продавщицы. В полном молчании они ловко распаковывали коробки и по одному помахивали образцами перед начальственным взором, ожидая приговора. Ожидала его и я, примостившись рядом с вершителем моей судьбы. В этих обстоятельствах совсем в ином свете виделись мне плоды моих трудов. Чего ради, думала я, они должны кому нибудь нравиться. Я выносила эту пытку, сидя на раскаленных угольях.