Воспоминания Понтия Пилата - [31]
— Дядюшка, прикажи, чтобы принесли сюда на этом серебряном блюде голову Иоанна, которого прозвали Крестителем!
И это маленькое чудовище было всего на несколько месяцев старше моей Понтии! Мне рассказывали, что Ирод из багрового сделался мертвенно-бледным. Он два или три раза беззвучно открывал рот и в конце концов сказал:
— Дитя! Неужто ты не предпочла бы какое-нибудь красивое ожерелье? Или платье? Очень красивое новое платье?
— Нет, дядюшка! Я хочу голову Иоанна!
Гости начали смеяться. Ведь Ирод дал слово выполнить любую ее просьбу, так что я уверен: этот смех был ему невыносим; может, именно из-за него он не отказался от своего слова. Час спустя в залу вошел палач и положил перед Саломеей отрубленную голову Крестителя, красивую голову, которая имела несчастье привлечь внимание Иродиады.
Таков Восток. Такова Иудея.
Стояла страшная жара. Знойный ветер дул со стороны пустыни. Приносимый им красный песок оставлял на плитах двора кровавые пятна. Толщина каменных стен резиденции защищала от невыносимого зноя, сохраняя в комнатах относительную прохладу. Но дела заставляли меня выходить, и едва я переступал порог, как песок бросался в лицо, забивая глаза, ноздри, рот. Иудеи ходили, опустив края своих одеяний, складки которых обычно укладывают на голове; так они защищались от холода зимой и от ветра и песка летом. Мы, римляне, не можем надевать их одежд.
Мне жаль было часовых, а потому я менял их каждые два часа. Лошадей же запретил выводить без крайней нужды после восхода солнца.
В тот вечер ветер все усиливался. Горизонт был кроваво-красным, и это означало, что грядет буря. Старая Ревекка — служанка, воспитавшая Антиоха, — утверждала, что ветер может не утихать пятьдесят дней. О Эол, что за страна!
Вот уже неделю Флавий все откладывал свое возвращение в Галилею. Антиох был доволен, потому что мог еще побыть с Нигером, ведь тот так славно с ним играл. Я слышал, как они смеялись на конюшне. Флавий вздыхал:
— Знаешь, господин, именно в такую погоду я больше всего жалею о диаблинтской стране… Ветер там дует с запада; он приносит теплые монотонные дожди…
И он погрузился в долгие воспоминания, видя перед своим мысленным взором серое небо, облака, бесконечные дубовые и каштановые леса, реку с такими темными водами, что ценоманы дали ей имя Медуана, Черная…
Глядя на Флавия, и я принялся мечтать о крышах Рима на закате солнца, о фонтанах Города и берегах Тибра… Уже два года правил я в Иудее, и не было никаких оснований полагать, что Тиберий намерен отозвать меня в Италию. Возможно, это было к лучшему. Ведь в каждом письме от Проба говорилось о новых доносах, процессах и расправах, которые были столь выгодны Элию. Сеян устраивал так, что его жертвы, прежде чем предать себя смерти, делали завещание в его пользу. Тогда он великодушно соглашался вернуть вдове и сиротам ушедшего треть или четверть конфискованного наследства. Как это все могло обернуться для Города, для Империи, если закон державы, призванный некогда оберегать их величие, служил отныне самому гнусному из авантюристов? Неужели Рим пал так низко, что ни один человек не поднимется, чтобы свергнуть Сеяна? Или все, как я, парализованы страхом? Ибо я содрогаюсь всякий раз, когда правительственный корабль причаливает к Кесарии.
Ночью душный воздух насыщался ароматами мяты, шалфея, вербены — растений, которые Прокула сама выращивала на террасе.
В конце концов в ту ночь я заснул, откинув простыни, смоченные перед сном водой и мгновенно высохшие. Мне снился Рим: он горел. Я метался во сне, не имея сил помешать огню добраться до моего дома в Авентине. Это было дурное предзнаменование…
От кошмара меня избавила Прокула. В свете луны я увидел ее встревоженное лицо:
— Кай болен.
За окном, в темно-синем небе, я различил мириады звезд. То ли от жары, то ли от страха я весь покрылся потом.
У Кая был сильный жар, и он жаловался на боли в спине. Гарнизонный врач Агат был озадачен, но не показался мне встревоженным.
— Нужно подождать, господин. Это может быть что угодно. Многие болезни вызывают жар и мышечные боли; большая часть из них — неопасные.
Но он потребовал, чтобы Понтия и Авл были удалены от своего брата. Два дня спустя снадобья Агата справились с лихорадкой, но ломота не отпускала. Прокула сидела у изголовья безотлучно. Я не мог себе этого позволить, ибо был завален работой. Однако час от часу я посылал Нигера справиться о моем сыне; я пытался утешать себя и его, так как он был в большом беспокойстве.
На пятый день, освободившись от дел, я настоял, чтобы Прокула пошла отдохнуть, и занял ее место. Каю, казалось, было лучше. Ветер стих, но жара не стала от этого легче. Я хотел пить. Я налил себе стакан воды, охлажденной снегом с горы Ливан, и спросил сына, не хочет ли он пить. Он отказался:
— Спасибо, папа, я не хочу, мне трудно глотать.
Его голос показался мне странно приглушенным. С внезапно сжавшимся сердцем я посмотрел на Кая. Он попросил меня:
— Папа, помоги мне подняться. Я не могу пошевелиться.
Тогда мой разум постиг то, чего не хотели видеть глаза: причину этой спокойной неподвижности, которую Прокула и я приняли за облегчение после страданий, — мой сын перестал владеть своими членами.
Вот уже более двух тысяч лет человечество помнит слова, ставшие крылатыми: «И ты, Брут!» — но о их истории и о самом герое имеет довольно смутное представление. Известная французская исследовательница и литератор, увлеченная историей, блистательно восполняет этот пробел. Перед читателем оживает эпоха Древнего Рима последнего века до новой эры со всеми его бурными историческими и политическими коллизиями, с ее героями и антигероями. В центре авторского внимания — Марк Юний Брут, человек необычайно одаренный, наделенный яркой индивидуальностью: философ, оратор, юрист, политик, литератор, волей обстоятельств ставший и военачальником, и главой политического заговора.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Юрий Цыганов по профессии художник, но, как часто бывает с людьми талантливыми, ему показалось недостаточным выразить себя кистью и красками, и он взялся за перо, из-под которого вышли два удивительных романа — «Гарри-бес и его подопечные» и «Зона любви». Оказывается, это очень интересно — заглянуть в душу художника и узнать не только о поселившемся в ней космическом одиночестве, но и о космической же любви: к миру, к Богу, к женщине…
Роман Александра Сегеня «Русский ураган» — одно из лучших сатирических произведений в современной постперестроечной России. События начинаются в ту самую ночь с 20 на 21 июня 1998 года, когда над Москвой пронесся ураган. Герой повествования, изгнанный из дома женой, несется в этом урагане по всей стране. Бывший политинформатор знаменитого футбольного клуба, он озарен идеей возрождения России через спасение ее футбола и едет по адресам разных женщин, которые есть в его записной книжке. Это дает автору возможность показать сегодняшнюю нашу жизнь, так же как в «Мертвых душах» Гоголь показывал Россию XIX века через путешествия Чичикова. В книгу также вошла повесть «Гибель маркёра Кутузова».
Ольга Новикова пишет настоящие классические романы с увлекательными, стройными сюжетами и живыми, узнаваемыми характерами. Буквально каждый читатель узнает на страницах этой трилогии себя, своих знакомых, свои мысли и переживания. «Женский роман» — это трогательная любовная история и в то же время правдивая картина литературной жизни 70–80-х годов XX века. «Мужской роман» погружает нас в мир современного театра, причем самая колоритная фигура здесь — режиссер, скандально известный своими нетрадиционными творческими идеями и личными связями.
Казалось бы, заурядное преступление – убийство карточной гадалки на Арбате – влечет за собой цепь событий, претендующих на то, чтобы коренным образом переиначить судьбы мира. Традиционная схема извечного противостояния добра и зла на нынешнем этапе человеческой цивилизации устарела. Что же идет ей на смену?