Воспоминания петербургского старожила. Том 1 - [105]

– Завтра между 10 и 12 часами дня будьте в доме Лобанова (то есть Военного министерства) у М. П. Позена: он хочет дать вам, как только выйдут новые штаты, хорошее место, такое, кажется, что при нем и сотрудничество в «Северной пчеле» вам уже не нужно будет.

Месяца два спустя после этого разговора я уже служил по Военному министерству[769] и получал довольно крупное содержание, значительно усилившееся денежными наградами.

Еще некоторые биографические заметки о покойном воине-писателе И. Н. Скобелеве

Когда в № 61, 62 и 64 «Русского мира» печаталась моя ретроспективная статья «Знакомство с И. Н. Скобелевым в 1834 году», я получил от г. Стромилова, отец которого был знаком с Иваном Никитичем и пользовался даже его приязнью, две дополнительные об этом достопочтенном и достопамятном человеке заметки. Но ни той, ни другой в статью мою я включить не мог по следующим причинам: первая заметка заключает в себе рассказ покойного генерала, рассказ, неоднократно слышанный мною из его уст, но опровергаемый мною же самим в вышеупомянутой моей статье, как несправедливый и сотканный русскою смекалкою почтеннейшего Ивана Никитича, любившего представлять свое первоначальное служебное положение в самых мрачных красках.

Раз как-то в один из его приездов в Петербург из Нижнего Новгорода, где была его штаб-квартира как инспектора всей резервной пехоты в качестве корпусного командира, подчиненного только военному министру, он жил в Сергиевской улице, и я проводил у него, тогда больного и хандрившего, вечерок вдвоем. В откровенном разговоре он, слово за слово, сам рассказал мне свою начальную службу в том именно виде, как я ее изобразил в статье моей.

– Зачем же вы, Иван Никитич, – спросил я, – всегда рассказываете все это совсем иначе и приводите в пример все эти палки, какие чухонской кляче не свезти?

Он конвульсически передернулся всем своим выразительным лицом, что бывало постоянно, особенно в разговоре мало-мальски одушевленном, и сказал, понюхивая табак, захватываемый из табакерки обрубками своих пальцев:

– Эх, брат, молодо-зелено, в Саксонии не была! Зачем вру я всю эту про свою персону белиберду, которая так всегда бесит мою благоверную? Затем, вишь, брат Володя, чтоб маленько этим всем как бы пококетничать и больше интереса от публики к своей персоне привлечь. Ну, понимаешь? А кроме этого еще скажу и то, что, когда по божьей и монаршей милости, да по начальственному усмотрению сделался я начальником, сначала фельдфебелем, а там еще в поручичьем ранге ротным командиром, так привык эту сказку рассказывать перед солдатиками, чтоб, во-первых, им субординац-регламент внушить обстоятельнее; а во-вторых, и для того, чтоб их любовь ко мне была все возрастающею, а не умаляющеюся. Я, брат, в службе таков, что у меня всяко лыко в строку и всяка вина виновата; да и держусь я святой нашей пословицы: «За одного битого двух небитых дают». А уж коли скомандуют: «Вольно, марш по квартирам!», я с солдатиками тотчас во всякое санфасонство[770] вхожу и, помилуй бог, чего уж не переврешь с ними, распроказниками[771]. Да все ведь это ты читал в моей «Переписке русских солдат».

После этого понятно, почему я сто раз слышанного мною рассказа Ивана Никитича о палочьях и о причинах его конвульсических подергиваний плечом оторванной руки и лицом не рассказал в статье моей подробно, а передал только слегка и с моими личными опровержениями, основанными на сейчас только приведенном разговоре. К тому же и причиною этих подергиваний было вовсе не то, что Иван Никитич выставлял, а просто жестокая контузия, поразившая его в то самое время, как во время Польской войны в 1831 году ему под Минском ядром оторвало руку.

Что касается до второго сообщения г. Стромилова, очень интересного, об участии, какое в начале сороковых годов император Николай Павлович принимал в драматическом представлении «Кремнев», принадлежавшем перу И. Н. Скобелева, то я об этом обстоятельстве не мог ничего сказать также потому именно, что в эту пору я очень редко видался с Иваном Никитичем, живя почти безвыездно вне Петербурга, хотя и в близких окрестностях, в Удельном земледельческом училище, где четыре тогда года служил помощником директора этого замечательного и удивительного в свое время заведения[772].

Со всем тем, я очень благодарен почтенному сообщителю, г. Стромилову, и убедительнейше прошу и других лиц, знавших Ивана Никитича и имеющих в своих кабинетных записках какие-нибудь об нем любопытные сведения, сообщать их, адресуя или лично передавая в редакцию газеты «Русский мир», которая, конечно, все это не откажется напечатать на своих столбцах, как теперь делаем мы это с сообщениями г. Стромилова, передаваемыми нами без всяких переделок. Вот эти сообщения:

I. На вопрос, отчего происходят подергивания и конвульсии, ветеран раз рассказал: «Это, братец, последствия палочного угощения. Ты возьми начало моей службы: я был мальчишкой, сидельцем в кабаке, когда старшой брат уже был фельдфебелем; пришла моя очередь в солдатчину; попал я в роту к брату. Не давалась мне солдатская эта вся наука. Чтобы приохотить меня, брат сначала ставил меня в полной походной амуниции на часы; потом –