Воспоминания об о. Александре Мене - [4]

И вот тут началось.

«Да что же ты делаешь?! — думаю я, который столько месяцев ждал этого дня крещения. — Носить крестик, лобызать иконы, ставить свечки со старушками, говеть... Как мог дойти до жизни такой: по доброй воле отдавать себя в объятия церкви, поддакивающей государству во всём... Отец Александр Мень — просто исключение. А я, как всякий человек, не вписавшийся в систему, ищу утешения, способ забытья. Ещё вопрос ~ есть ли эта вечная жизнь, Царствие Небесное?»

Эти мысли будто жерновами размалывают в прах все, к чему я пришёл за последние месяцы, все плоды духовной работы.

В конце концов ложусь спать во втором часу ночи, приняв окончательное решение — не ехать в Новую Деревню. Но не могу заснуть. Лишь закрываю глаза, в них мелькание чёрных и белых полос, пятен. Морок, головокружение.

Встаю. Включаю свет. Мелькание полос уже в открытых глазах продолжается. Ничего подобного ни до, ни после со мной никогда не было.

Взгляд падает на стену, на образ Спасителя. «Господи Иисусе Христе, спаси меня!» — с отчаянием обращаюсь я к Богу, поднимаю правую руку, неумело осеняю себя крестным знамением. И тотчас наваждение пропадает. Как отсечённое. Четыре утра. Ложусь спать.

Через два часа звонок будильника поднимает с постели. Свежее летнее утро. Быстро встаю, собираюсь. Выспавшийся, твёрдый, счастливый тем, что предстоит.

В своём кабинетике после службы вы крестите меня во Христа.

Исповедав, отпускаете грехи всей предыдущей жизни. Говорите, что теперь я чист, как новорождённый. Надеваете кипарисовый крест на цепочке.

Охватывает ощущение огромной ответственности.

Я рассказываю о том, что произошло накануне вечером.

— Дорогой мой, простите! Я не предупредил вас. Такое бывает. Часто бывает. Это — типичное нападение тёмных духовных созданий, дьявольских сил. Как хорошо, что вы обратились за помощью к Господу! Знаете, бывали случаи, когда человек, едущий креститься, внезапно засыпал в вагоне и проскакивал Пушкино, бывало, садился не в ту электричку, оказывался в Болшево или где-то в другом месте. Бывало всякое!

Вы горячо обнимаете меня, дарите переплетённую ксерокопию вашей книги «Вестники Царства Божия». Надписываете:

«Чтобы память об этом дне не гасла никогда. А. 78.12. VII».

5

Приобщение к жизни церкви, к церковному календарю словно подключает к вечности. Святые и мученики христианства становятся такими же близкими и родными людьми, как и те, кто окружает тебя в храме.

Постепенно слитная масса молящихся открывается собранием ярчайших индивидуальностей, действительно твоих братьев и сестёр. Это только сторонний взгляд мог видеть в них безликую толпу.

Пожилая русская крестьянка из Новой Деревни — Мария Яковлевна. Сколько страданий выпало ей в жизни! Но сколько доброты в улыбке, в глазах. Увидит — непременно поздравит с праздником, поцелует, скажет: «Спаси тя Христос, Володя!»

И сердце отзовётся жаром ответной любви и доброты,

А трогательный, слабый голосок Сонечки, издали узнаваемый в хоре! Она всегда на своём месте, как звёздочка на небосклоне.

За несколько лет как-то незаметно я начинаю чувствовать себя одним из членов истинно христианской семьи.

Батюшка, как я жалею, что не сохранил ни одной из ваших записок с просьбой помочь тому или иному прихожанину. В конце каждой был рисунок — заяц или белочка... Мало того что у вас сотни и сотни прихожан, и каждого вы знаете по имени, держите в памяти его жизнь со всеми проблемами, для каждого у вас ещё находится аналог в царстве животных или растений.

Все серьёзное, значительное, что исходит от вас, часто подаётся в шутливой форме. А сколько в вас самом детского, ребяческого!

Но уже седина начинает побивать усы и бороду... Наступает день, когда мы справляем поминки по Елене Семёновне — вашей маме.

А через несколько месяцев морозным метельным вечером раздаётся неожиданный тройной звонок. Открываю дверь.

Замёрзший, занесённый метелью, с опухшими подглазьями, стоите вы, мой батюшка! В одной руке тяжёлый портфель, в другой — авоська с пакетами молока, бутылками кефира, коробкой яиц, сливочным маслом, апельсинами.

— Так вот где вы живёте, Полковник!

Отец Александр, Александр Владимирович, Саша, так в тот вечер вы входите в мой дом, знакомитесь с моими родителями, сыном. Воочию видите обстановку, о которой знаете до сих пор по моим рассказам.

Мы все сидим за столом на кухне, ужинаем, угощаемся апельсинами. У моих домашних с вами полный контакт, будто знаете друг друга всю жизнь.

— Батюшка, ну зачем вы тащили эту авоську, стояли в очередях? — говорю я, когда мы уединяемся.

— Полковник, сегодня скользко, метель. Вам же трудно ходить по магазинам, — отвечаете вы. — А я всё равно был в городе.

Вы опускаетесь в кресло, стоящее напротив моей оранжерейки с тропическими растениями. И... я вижу смертельно усталого человека, которому хочется хоть минуту побыть одному.

Выхожу, плотно закрыв дверь.

— Какой дивный у тебя батюшка, — говорит мать, — неужели все священники такие?

Я прикладываю палец к губам.

Через четверть часа дверь открывается.

— Чудные растения, Полковник! Будто побывал в джунглях Амазонки! Ну, побежал, ещё успею на электричку 21.40. — И вдруг жарко шепчете в ухо: — Вызывали на допрос.