Воспоминания о моей жизни - [43]

С этим выдающимся офицером мне суждено было работать, с маленьким перерывом, вплоть до фактического окончания войны, то есть до осени 1917 года. Я привлек его на должность генерал-квартирмейстера в штабе 11-й армии, когда я был ее начальником штаба, и вместе с ним мы потом «сели на скамью подсудимых» при разборе так называемого Корниловского заговора в первых числах сентября, в Бердичеве. И вместе с ним, оправданные при немом содействии судейского генерала, уехали в Петербург, отряся прах от революционной пыли, окутавшей густым облаком фронт, войска и штабы.

Подчинен мне был по должности генерал-квартирмейстера авиационный дивизион гвардии. Состоял он из старомодных Ньюпортов и т. п., летать на которых, по мнению захваченных нами австрийских и германских летчиков, означало самоубийство. Машины, действительно, имели ненадежный вид. Они постоянно портились; вечно чинились и латались. Дивизионом командовал кавалергардский ротмистр Н. С. Воеводский, а в числе летчиков-«самоубийц» находился мой старый знакомый по лейб-гвардии Егерскому полку – Н. Н. Моисеенко-Великий. Оба – пажи. Помощь нашей авиации вообще, а гвардейской в частности, была ничтожной. Мы слишком заметно уступали противнику в этой области и состязались с ним вяло, по мере наших нищенских сил и возможностей.

Воздушная разведка, фотографирование и бомбардировки требовали разделения задач и большого числа аппаратов. Протягивая ножки по одежке, авиация наша работала, постоянно прихрамывая, спорадически и универсально.

Это была не военная авиация, а игрушка.

1 июля штаб гвардии двинулся из Молодечно по железной дороге на Юго-Западный фронт. Войска направлялись на Луцкий его участок, а Безобразов, Игнатьев и я проехали в Бердичев на свиданье с главнокомандующим, генерал-адъютантом Брусиловым.

Свидание это произошло 4 июля. Начальником штаба у Брусилова был генерал Клембовский (бывший измайловец), а генерал-квартирмейстером у него мой киевский сослуживец Н. Н. Духонин.

Совещание оказалось коротким, так как роль гвардии была предрешена. Ее сосредоточивали к западу от Луцка с целью развития успехов, достигнутых в этом районе 8-й армией. Предполагали прорвать свежей ударной массой фронт противника на путях к Ковелю и овладеть этим пунктом, в то время как 8-я армия будет содействовать, наступая левее, на Владимир-Волынск.

Сообщив нам это решение, Клембовский и Духонин провели нас в оперативное отделение, где на большой стенной карте показали, на каких участках фронта гвардия должна была сменить понесшие потери и усталые войска. Это участок упирался почти на всем протяжении в реку Стоход с ее широкой болотистой долиной. На сухом месте, на правом фланге, к северу от реки, был расположен 3-й армейский корпус, который на время операции подчинялся Безобразову.

В заболоченных окопах по реке Стоходу стояли части 39-го корпуса Стельницкого, которые нам предстояло сменить.

С грустью и недоумением взглянули мы на поле нашей будущей атаки. Сначала открытая и плоская, как ладонь, полоса суходольских болот, необходимость форсировать реку, а затем лесисто-болотистые дефиле, которые тянулись до самого Ковеля и которые можно было защищать малыми силами с достаточным числом пулеметов и орудий против превосходных сил.

Сомнениям нашим не дано было развиться и вылиться в спор, так как вслед за общими указаниями последовало со стороны Брусилова и его оперативного штаба прямое указание – что делать. Как бы решая задачу за Безобразова, Клембовский с Духониным указали нам и участок, на котором должен был быть произведен удар.

Это был как раз болотистый фронт левого фланга, где нам предстояло сменить 39-й корпус.

В распоряжение Безобразова давалось еще два корпуса (1-й армейский и 30-й), кроме двух своих Гвардейских и Гвардейского кавалерийского корпуса. Таким образом, получалась настоящая армия.

Почему штаб Юго-Западного фронта так точно и узко обозначил нашу задачу, выяснилось впоследствии. Директивой Ставки было указано «атаковать Ковель с юга».

Идти на Ковель с юга, не замочив ног и не попав в лесистые теснины, было нельзя.

Старый гвардеец, Безобразов поступил в этом вопросе по-строевому и, как бы приложив руку к козырьку, сказал: «Слушаю-с!»

Будь на месте Безобразова другой, скажем, Василий Гурко, он не покорился бы так легко решению задачи за него и настоял бы затем на изменении ее редакции в окончательной директиве.

Единственное, что мы выговорили у Брусилова, – это отсрочку, чтобы успеть познакомиться с местностью, произвести разведку противника и основательно расположить артиллерию. Штаб фронта торопил и хотел, чтобы мы атаковали через пять дней!

Одновременно должен был перейти в наступление весь Юго-Западный фронт. Левым нашим соседом являлась 8-я армия Каледина, правым – 3-я, генерала Леша.

Кипучая наша штабная работа началась немедленно после получения этих указаний, данных, к сожалению, на словах. Впоследствии нас обвинили наверху в неудачном выборе участка для удара. Хорошо еще, что сохранилась на бумаге эта фраза позднейшей директивы Ставки «атаковать Ковель с юга».

Штаб «войск гвардии» перешел 5 июля в местечко Олыка, где расположился в обширном и мрачном замке какого-то польского магната. В этом замке были все средневековые атрибуты: башни, бастионы, рвы и даже, в одном из них, – медведи на цепях.