Воспоминания о людях и событиях - [77]

К счастью он не успел этого сделать.

По вопросам международных отношений мне пришлось слышать следующее его высказывание на одном из многолюдных собраний в Большом Кремлевском дворце.

Он сказал примерно так: «Вот Молотов разводил нам здесь черную магию насчет сложности международных отношений и дипломатии, а мы – не дипломаты – и справляемся без Молотова с этим делом не хуже дипломатов».

Вот только два примера деятельности Хрущева в этой области. В мае 1960 года в Париже была организована де Голлем встреча на высшем уровне в составе: де Голль, Эйзенхауэр и Хрущев. Уже явившись в Париж, Хрущев неожиданно поставил условием своего участия в переговорах – требование, чтобы Эйзенхауэр публично извинился перед ним за полет сбитого нашей противовоздушной обороной американского разведывательного самолета «Локхид» в небе над Уралом. Эйзенхауэр отказался. Встреча по вине Хрущева не состоялась.

Де Голль принял это за личное оскорбление, и Хрущев вынужден был ни с чем вернуться в Москву.

А Де Голль круто повернул курс на сближение с ФРГ и тут же начался его политический флирт с Аденауэром – злейшим врагом Советского Союза.

Отношения наши с Францией были надолго испорчены.

Второй пример: во время поездки по США.

Хрущев выступал на сессии Организации Объединенных Наций. Выступление его ожидалось с большим интересом. Зал был набит до отказа.

Выступая, Хрущев допустил в своих словах бестактные выражения, вызвавшие бурную реакцию присутствовавших. Поднялся невообразимый шум. Звонки председательствовавшего не помогали. Тогда Никита соригинальничал, – снял свой ботинок и стал стучать им по трибуне.

Этот хулиганский поступок обошелся нашему представительству в ООН суммой 15000 долларов штрафа.

В 1961 году летом, после Тушинского воздушного парада на загородной даче в дер. Колчуга, состоялся обед.

Стол был сервирован на лужайке под открытым небом.

После многочисленных заранее подготовленных тостов за летчиков, конструкторов, рабочих авиапромышленности и т. д. был и такой оригинальный экспромт, произнесенный Хрущевым.

– Вот, говорил Никита, – были у нас три «М – масло, мясо, молоко. Поручили мы руководить этими тремя «М» – Анастасу. Он взялся за дело и скоро привел все три «М» к одному знаменателю. Мяса, масла, молока у нас не стало, а осталось вместо этих трех «М»– одно – Микоян. Я поднимаю тост за это одно «М».

Любопытно, – что больше всех смеялся этому «остроумному» анекдоту сам А.И. Микоян.

В силу того, что Хрущев был невеждой, ему все казалось просто и, поэтому, он без всякого стеснения брался поучать даже самых крупных специалистов и авторитетов данной области по любым вопросам, Не было положительно ни одной стороны нашей действительности того времени, к которой он не приложил бы свою руку.

Промышленность, наука, искусство, литература, политика, дипломатия, – везде он пытался проводить реформы, поучать, что надо и что не надо и как надо.

Особенно непоправимый уже, к сожалению, вред нанес он Москве своей деятельностью в области градостроительства и архитектуры.

По его инициативе сооружен у западной стороны Кремля плавательный бассейн с постоянным и безобразным облаком пара в центре города, а с востока, подавившего Кремль своей громадой здания – гостиницы «Россия».

Как будто не было другого места для этих бессмысленных сооружений и без того перегруженного здесь центра города, вместо того, чтобы на их месте создать парк, украсивший и Кремль и вообще Москву.

Да и Дворец съездов не обязательно было втискивать в Кремль. В любом другом месте он стал бы украшением, а Кремлю никак не созвучен.

Не могу не вспомнить следующего эпизода, имеющего касательство лично ко мне.

Осень 1960 года. На одном из аэродромов демонстрировались новые самолеты разных конструкторов. У каждой группы машин под тентом стояли накрытый зеленым сукном столик и два стула: один – для Н.С. Хрущева, другой – для конструктора, – на случай, если потребуются какие-либо разъяснения.

Хрущев и сопровождавшие его лица – члены ЦК, министры, маршалы, генералы – переходили от самолета к самолету, затем, спасаясь от палящего солнца под тентом, слушали объяснения.

Докладывали офицеры полигона по специальности.

Когда дошла очередь до «Яков» и Хрущев уселся за столиком, я сел рядом. Доклады по всем трем нашим самолетам прошли гладко, почти без замечаний, и машины получили положительную оценку.

Я ответил на заданные вопросы и уже вздохнул с облегчением, ожидая, когда перейдут к следующей группе – самолетам Туполева. Однако Хрущев уходить не собирался и, помолчав немного, обратился ко мне с неожиданным вопросом:

– Вы кто, конструктор или писатель, зачем книжки пишете? На такой странный вопрос я решил не отвечать и подождал, что будет дальше.

– В кино участвуете, с кинорежиссерами дело имеете, – продолжал он.

Я молчу.

– И с пионерами связались. Что у вас с ними общего? Внуки у вас есть? Вот внуки будут, и занимайтесь со своими внуками…

Молчу и оглядываюсь на присутствующих при этом нелепом допросе. Чувствуется общая неловкость, большинство смотрят в землю.

А Хрущев продолжает:

– Вы конструктор и занимайтесь конструкциями. Для книг есть писатели, пусть они и пишут. А ваше дело – конструкции…