Воспоминания о Корнее Чуковском - [14]

А К. И. громко сказал:

— Можете делать со мной все, что хотите. Можете ползать по мне, щекотать, щипать, хватать за нос, дергать за уши, за волосы, но… — тут он торжественно поднял руку, — если кто-нибудь из вас дотронется до моего подбородка, произойдет что-то ужасное.

Мы с Володей, как дикари, жадно накинулись на него, хватая за нос и дергая за волосы, деликатная Танюша осторожно его пощипывала, и даже Шура отложила книжку, улеглась на его ноге и тихонько щекотала. Но если какая-нибудь рука приближалась к его большому гладкому подбородку, чей-нибудь голос испуганно предупреждал:

— Осторожно — подбородок!

Через несколько минут нашу живописную группу окружила вся семья. Никого не удивило, что взрослый человек, критик «с именем», как мальчишка, возится на полу с ребятами. Дедушка сказал:

— Ну, совершенно как статуя — Нил с притоками.

Потом эта игра возобновлялась много раз, но никто из нас никогда не прикоснулся к запретному подбородку. Так и осталось неизвестным: что бы все-таки произошло? Элемент тайны и грозящей нам неведомой опасности делал эту игру необыкновенно увлекательной.

К. И. стал своим человеком в нашей семье. Его дружба с моей матерью продолжалась до конца ее жизни. И к нам, ее детям, у него сохранилось теплое, дружеское отношение. Не раз, когда я была уже взрослой, он говорил: «Помните, я вас еще в ванне купал…» Я что-то такого случая не помню. Думаю, что это мифическое «купанье» символизировало его право на родственно-покровительственное ко мне отношение.

Чуковский и Маяковский

Мои ранние воспоминания о К. И. относятся к годам 1908–1912. Потом в жизни нашей семьи произошли печальные перемены. В 1912 году умер дедушка. Вместе с дедушкой ушла из нашего дома беззаботная радость. Весной 1915 года скончалась бабушка. С ее смертью для меня кончилось детство.

За это время мы видели К. И. редко, или эти встречи не запомнились.

Лето 1915 года мы опять жили в Куоккале. На этот раз К. И. сам подыскал нам дачу совсем рядом со своей. Дача Чуковских выходила на пляж, наша — на дорогу. Их садики разделяла небольшая поляна.

Как только мы переехали на дачу, мне показалось, что недавно пережитое большое горе осталось где-то далеко позади. Мысль о скорой встрече с К. И. была предчувствием праздника.

В день нашего переезда мама послала меня с каким-то поручением к Чуковскому. Я быстро побежала через поляну, радуясь, что увижу К. И.

На террасе меня встретила жена К. И. — Мария Борисовна.

— К. И. у себя в кабинете, поднимись к нему.

Я взбежала по узкой лесенке, постучала и, не ожидая ответа, открыла дверь.

В довольно большой темноватой комнате, у стены, заставленной полками с книгами, спиной ко мне стоял высокий темноволосый человек. Я с протянутой рукой шагнула к нему:

— Здравствуйте, Корней Иванович!

Он обернулся, и я отступила, подавленная своей тупейшей ошибкой, — это был совершенно незнакомый мне человек.

И тут же раздался спокойный голос К. И. Он сидел на диване в темном углу, и я его не заметила.

— Знакомьтесь, Сонечка, — это Владимир Владимирович Маяковский.

Незнакомец посмотрел на меня откуда-то сверху и молча пожал руку.

К. И. поздоровался со мной особенно дружески. Он, конечно, заметил, как я смущена, и старался подбодрить меня, хотя глаза его и смеялись.

А я едва пролепетала ему мамино поручение и поскорее выскользнула из кабинета.

Возвращаясь домой, я почти позабыла о своей оплошности — так заинтересовало меня неожиданное знакомство.

Имя Маяковского я уже слышала и очень запомнила. Последние две зимы много говорили о футуристах. Появилась у нас в доме тоненькая книжица, демонстративно отпечатанная на обоях, с непонятным названием «Засахаре кры». Так же невразумительны были и короткие строки на цветастых обоях.

Вернувшись с одного из футуристических вечеров, мама рассказывала, как футуристы пели или выкрикивали свои стихи, как свистела публика. Среди других она упомянула и Маяковского: «Такой высокий парень в желтой кофте». Вероятно, из-за кофты я запомнила эту фамилию. Однако Маяковский, которого я только что видела своими глазами, был в светло-синем костюме и голубой рубашке «апаш» с раскрытым воротом (такие только входили в моду). Одет он был много лучше Чуковского. Трудно было поверить, что такой «приличный», серьезный человек с красивым и печальным лицом на каких-то вечерах скандалит с публикой.

Вечером того же дня К. И. привел Маяковского к нам и познакомил с мамой. Маяковский молча сидел на крылечке террасы. Разговор поддерживал К. И. Он то и дело поглядывал то на В. В., то на маму. Видимо, ему хотелось, чтобы мама обратила на Маяковского особое внимание.

Уходя вместе с К. И., Маяковский остановился на крокетной площадке, расположенной за домом, как раз против поляны, разделявшей наши дачи.

— Хорошая площадка, — сказал он — значит, будем играть. — И он посмотрел на нас, девочек.

Мы радостно закивали — крокет был нашим любимым развлечением.

Бедный Корней Иванович! Он и не предполагал, сколько неприятных часов предстоит ему из-за крокета.

С этого дня начался чудесный месяц ежедневных встреч с Корнеем Ивановичем и Маяковским.

Видимо, в то время К. И. переживал особенно острый период увлечения Маяковским.