За вице-президентом последовали губернаторы, сенаторы, конгрессмены, должностные лица и руководители профсоюза. Один за другим они появлялись перед журналистами, надеясь попасть в передачи новостей хотя бы в своих городах.
Позади меня на аллее остановился грузовик. Я услышал звуки шагов и характерный запах ударил мне в ноздри раньше, чем я успел обернуться. Конечно же, это был мусорщик.
— Хоронят Большого Дэна? — спросил он.
На кармане его грязной, засаленной спецовки красовался сине-белый значок — цвета Конфедерации.
— Да, — ответил я.
— Много их собралось.
— Угу.
— Есть там какая-нибудь интересная дамочка?
— А что? — поинтересовался я.
— Если речь шла о женщинах, Большой Дэн оправдывал свое прозвище, — ответил он. — Наш старший пару раз выезжал с ним. Он говорил, что там, где появлялся Большой Дэн, было много и женщин, и виски.
— Я не видел ни одной.
— Да-а. — Мой собеседник не мог скрыть разочарования, но через мгновение оживился. — Это правда, что с ним была девушка, когда разбился его самолет?
Я решил не разочаровывать его еще раз и, перейдя на шепот, хотя в радиусе ста футов от нас не было ни души, ответил:
— Я знаю одну потрясающую вещь.
Он вынул из кармана пачку сигарет, мы закурили. Он смотрел на меня с интересом и нетерпением.
— Ты слышал когда-нибудь о клубе «На высоте в одну милю»? — спросил я.
— Нет, а что это?
— Совокупись с кем-нибудь в самолете, и сразу станешь его членом.
— О, Господи, — уважительно произнес мусорщик — Вот, значит, чем он тогда занимался.
— Скажу больше. В самолете была блондинка с огромной грудью, которая, встав перед ним таким образом, что ее груди оказались у него на коленях, а его член — между его грудями, принялась делать минет. Когда они вынырнули из облаков, прямо перед ними оказалась гора. Он попытался поднять самолет, но все было напрасно. Ее голова блокировала штурвал.
— Господи, — повторил он. — Вот так дела!
Мусорщик взглянул через изгородь на толпу приглашенных.
— Сколько их тут понаехало. Большой Дэн был самым великим человеком из всех, кого я когда-либо знал, — сказал он восхищенно. — Мой старик рассказывал мне, как во время Великой Депрессии он за девять долларов в неделю делал ту же работу, что я сейчас за сто девяносто пять. Во все времена он был лучшим другом рабочих.
Дерьмом он был, — ответил я. — Единственное, что признавали за ним рабочие, — это сила.
— Погоди-ка, — он сжал кулаки. — Ты не имеешь права так о нем говорить.
— Имею. Он был моим отцом.
Лицо мусорщика приняло странное выражение, кулаки разжались.
— Извини, парень, — сказал он и побрел назад к грузовику.
Когда он отъехал, я стал снова глядеть через изгородь на собравшихся. Мать и Ди-Джей как раз выходили на улицу. Заметив их, фотографы рванулись вперед, чтобы запечатлеть самых близких родственников покойного в столь трудный момент. Они сели в лимузин, а я повернулся и пошел вниз по аллее.
— Ты не имеешь права так говорить о своем отце.
— Иди, иди, старик. Ты умер.
— Нет, не умер. Я еще всех переживу — и вас, и ваших детей, и внуков. В каждой клетке твоего тела есть частичка меня, значит, я всегда буду с тобой.
— Но ты же умер, умер, умер!!!
— Тебе сейчас семнадцать, и ты ни во что не веришь, не так ли?
— Да.
— Хочешь знать, что действительно происходило в том самолете?
— Хочу.
— Ты уже знаешь. Ты рассказывал мусорщику.
— Это была чистой воды выдумка.
— Нет. Твоими устами говорил я. Мозг у тебя тоже ведь состоит из клеток, не так ли?
— Я тебе не верю. Ты лжешь мне, как всегда.
— Я никогда не лгал тебе. Просто не мог. Ты же был частью меня. Ты всегда отличался от своего брата, который во всем походил на меня. Однако, ты — это ты. И в тебе — правда обо мне.
— Неправда. Ты лжешь даже из могилы.
— Что в могиле? Тело, пустая оболочка. Настоящий я здесь, внутри тебя.
— Но я не чувствую тебя, отец. Я никогда тебя не чувствовал и не чувствую сейчас.
— Со временем почувствуешь.
— Никогда.
— Джонатан, сынок!
— Уходи, старик. Ты умер.
Первое, что бросилось мне в глаза, было большое скопление машин перед нашим домом. Несколько человек стояли в тени деревьев. Репортеры. Я надеялся отделаться от них, но Большой Дэн был интересен им даже мертвый.
Свернув на улицу, проходившую за домом, я пошел по дороге, ведущей к Форбсам. Наша задняя дверь находилась как раз напротив изгороди, разделявшей два дома.
Я аккуратно перешагнул через грядку, зная, с какой любовью миссис Форбс относилась к своим цветам. Но закинув ногу на изгородь, я услышал, что меня зовет Энн. Она сидела на балконе со стаканом вина в руке.
— Я думала, ты на похоронах.
— Я был на службе и решил не ехать на кладбище. Хватит с меня и церкви. Здесь я потому, что возле дома дежурят репортеры, а у меня нет желания говорить с ними.
— Понимаю, — сказала она. — Сегодня утром они и сюда заходили. Спрашивали, был ли твой отец хорошим соседом.
— Ну, и что ты сказала?
— А я с ними не разговаривала. Родители разговаривали. — Она хихикнула. — Сказали, что он был великим человеком. Ты знаешь, как это обычно делается.
Я невольно улыбнулся. Форбсы и мой отец не питали друг к другу особой любви. С тех пор, как отец поселился в этом доме, они вели против него непрерывную войну. Им не хотелось, чтобы рабочий лидер, да еще, вероятно, и коммунист, портил чистый вестчестерский пейзаж.
