Воспоминания - [30]

Сказавши сие, я вышла вон и ту минуту пошла к моему отцу и благодетелю. При-шедши, нашла я мужа моего тут. Увидевши его, все члены мои затрепетали, и я насилу могла держаться на ногах. Губернатор, увидя меня бледную, вскочил, посадил, кликнул жену свою, которая мне дала нюхать что-то. Я сказала:

— Не беспокойтесь: я была очень далеко и устала, а больше от жару. Теперь прошло и мне лучше! — И пошла с губернаторшей в ее кабинет, где невольно полились слезы и облегчили сердце стесненное. И губернаторша сочла, что у меня истерика, и мужа моего уверяла, который догадался, что это значит. Немного погодя входит мой благодетель и с горестным лицом спрашивает:

— Какова ты, мой друг? Я вижу, что чему-нибудь надо быть чрезвычайному, но теперь спрашивать не хочу.

Я только просила, чтоб он удержал мужа моего целый день у себя. И так мы пробыли до двенадцати часов: племянник его приходил к губернатору прощаться, и муж мой очень удивился, что он так скоро вздумал ехать. Губернатор сказал на это ему:

— Уж давно бы пора было отправляться, и, кажется, здесь жить незачем! Пришедши мы домой, муж мой чрезвычайно был сердит и ни слова со мной не говорил. Я, помолившись Богу и препоручая себя в его покровительство, легла спать. Вставши поутру, пошла поздороваться с мужем моим. Только я вошла, то он спросил:

— Что это значит — скорый отъезд моего племянника, которого я столько много люблю, и он совершенный друг?

— Ты ошибаешься в его дружбе: он ничуть тебе не друг, а больше враг, и не стоит об нем и говорить!

Он посмотрел на меня очень сердито и спросил:

— Почему, сударыня, вы это изволите говорить и смеете обижать того, в котором я уверен, что он ничего того не сделает, что б служило к его стыду. Чем он тебе не угодил?

— Я от него никогда не требовала угождения, а старалась сама всей твоей родне угождать и делать все то, что только от меня зависело. Правда, есть еще у тебя племянник К. Ф. И., которого я не только люблю, но и почитаю и который входит в мое скорбное положение и советами своими много услаждает горести мои, но он не помыслит делать мне никаких предложений, которые бы меня могли оскорбить: хотя он молод и холост, но правила его честные не допустят ни до чего такого, которое бы могло укорять совесть его. Он не отымет у других спокойствия.

— Да кто ж у тебя отнимает спокойствие и кто тебе делает постыдные предложения?

И, говоря, пристально очень смотрел мне в глаза. Я замолчала, но он требовал самым сердитым голосом, чтоб я говорила, почему я возненавидела уехавшего племянника, которого он хочет звать сюда жить.

— Когда ты заставляешь меня говорить, то знайте же, что я его выгнала и запретила никогда не въезжать ко мне в дом! Он-то самый и делал мне бесчестные предложения и смел еще лгать на тебя, что будто ты его заставил говорить и уверил его в моей к нему непозволенной любви: только стыд будто меня удерживал самой ему это открыть, — то, после всего этого, я вас спрошу: честен ли он и друг ли вам?

Он сказал:

— Что ты так много о себе думаешь? И принцессам объявляют любовь, которые смеют; объявит кто любовь непозволенную, — и такого выслушает!

— То именем только принцесса, то я выше себя считаю таковой и не позволю никому себе говорить того, что касается до чести моей, а паче твоей!

— Не беспокойся, сударыня, о моей чести: я сам умею ее сохранить, а это пустые предрассудки, которые ты называешь честью. Не мешает любить другого тебе, только умным и скромным образом, и я тебе всегда позволял и позволяю, зная и уверен, что в этом нет греха. Тебе натолковано глупыми твоими наставницами, и всяким вздором голова твоя набита; и я ничем не могу сего из тебя истребить и заставить тебя жить, как я хочу. Знай, что племянник мой опять здесь будет и возобновит свои искания!

Я отвечала:

— Племянник твой не в твоей команде, и ты не можешь приказывать ему и назначать, где жить, а я буду просить моего благодетеля, чтоб он его далее удалил от нас, и буду принуждена ему все рассказать, для чего я сие делаю!

Он посмотрел на меня и сказал:

— Тем-то ты плотишь за любовь мою и за дружеское позволение наслаждаться жизнью и всеми утехами?

— Много вас благодарю за любовь и за позволение на самые лучшие дела, по-вашему, но я сама себе не позволяю, и ничто в свете меня принудить не может! Ты говоришь, что глупые мои наставницы меня сей глупости научили, — пусть так! Да поможет мне Господь все их наставления исполнить!

Он вскочил в превеликом сердце и бросился ко мне. Я думала, он хочет ударить меня, но я с места не тронулась, и он только сказал самым зверским голосом:

— Я теперь знаю, что с тобой делать! Будешь жалеть, но поздно! Я горько заплакала и сказала:

— Я вся во власти твоей, — что тебе угодно, то и делай; ты властен над телом моим, но не над душой Бог мой ее соблюдет от нечистоты!

Он ушел, хлопнувши дверью, и уехал в банк. Я пошла в свою комнату, упала перед распятым Иисусом, молила его о помиловании мужа моего, а меня чтоб сохранил от падения и дал мне силы и крепость к перенесению всего того, что против меня муж мой будет предпринимать. В самое это время приходит мой благодетель и находит меня в жестоком волнении и слезах.