Воспоминания - [31]

— Что тебе, моя милая дочь, сделалось? Какая скорбь тебя угнетает? Открой сердце твое любящему тебя отцу! Ты сама меня назвала сим для меня приятным именем.

Я зарыдала.

— Что я тебе скажу, отец мой? Я гибну, научи меня, что мне делать в моих горестных и тесных обстоятельствах!

И все ему рассказала; он ужаснулся и долго молчал; наконец со слезами сказал:

— Принимай от Господа твоего все сие за опыты, на тебя посланные, будь тверда и постоянна. С помощью Божией все преодолеешь. Ты не согрешишь, ежели не будешь повиноваться воле мужа твоего в таковых случаях, а племянника его никогда здесь не будет, — в этом тебя уверяю. Вот тебе мой самый дружеский совет: молись и проси Отца Небесного! Он уж найдет способы, как тебя избавить, а я только могу сделать, чтоб муж твой чаще был у меня, и, может быть, что-нибудь успею из него сделать. А тебя прошу, моя любезная, быть против него как можно кротче и показывать ему, сколько ты его любишь и стараешься ему угодить. Но не наружностью, а внутренне старайся любить его. Немудрено любить доброго мужа, но ты старайся исполнить закон Христов — люби и твоего мужа и помни, что и он тебе дан от руки Создателя твоего. Судьбы Его неисповедимы, и не нам их испытывать, а наше дело — повиноваться Его велениям и не роптать на Него. Ежели ты скажешь, что жить с ним не можно, то подумай, будет ли твоя участь лучше и будет ж твоя душа спокойнее, ежели ты его оставишь? Одни будут винить его, а другие — тебя, да еще и более тебя обвинят, нежели его. Ты же так молода, да и будешь ли ты тогда спасена от преткновения? Может, самая жестокость мужа твоего делает тебя сильной и добродетельной. Терпи, мой друг, и ежели ты все это превозможешь, то какая тебе будет радость при воспоминании прошедших твоих бедствиев и какую любовь и благодарность ты будешь чувствовать к Спасителю твоему, который спасал тебя, подкреплял, услаждал, давал тебе друзей? Не дар ли драгоценный и теперь Он тебе дал — кротость и терпение и что ты всеми любима искренно? Нет человека, который бы о тебе не говорил доброго! Но ты не возгордись этим: это не твои достоинства, а посланные тебе от Господа, то ты и обращайся к нему беспрестанно с наполненным сердцем любви и благодарности к Нему единому. Не грусти же, моя неоцененная и добрая, не разрывай сердца, любящего тебя, как самую наилюбезнейшую дочь! Я бы был совершенно счастлив и спокоен, если бы твоя жизнь была спокойна. Твое счастие тесно связано с собственным моим счастием и спокойствием. Будь, мой милый друг, спокойна, сколько возможно, а я поговорю с твоим мужем; он не дурак, и как кажется, и сердце должно быть хорошо, но не дано ему направления к добру. Увидим, что будет, и не станем отчаиваться, а ты за него молись и проси ему милости Божией!

Я с горькими слезами сказала ему

— Все буду твои советы и приказания исполнять, неоцененный мой отец и благодетель! Молитесь за вашу несчастную дочь, чтоб она не ослабела в терпении!

Он обнял меня и горько заплакал и ушел, но я осталась гораздо спокойнее. Муж мой тотчас пришел после его и узнал, что был у нас губернатор. Вошедши, спросил:

— Зачем был у тебя губернатор? Или ты за ним посылала?

— Я за ним никогда не посылаю, а он сам, привыкши нас видеть часто, пришел посмотреть и узнать, здоровы ли мы.

— В каком положении он тебя застал? Сказывай и не лги!

— Я никогда тебе не лгала и не намерена лгать. Он меня застал в слезах и в жестокой горести!

— Спрашивал ли он у тебя, отчего ты в слезах?

— Спрашивал!

— Что ты ему на это отвечала?

— Что я несчастлива в моей жизни и желала бы, чтоб скорее прекратилась жизнь моя, нежели жить и мучиться, да и мужа моего мучить, которому бы я хотела доставлять одни радости, а не мученья!

— Что ж он тебе на это сказал?

— Велел терпеть и за тебя молиться!

— И ты правду говоришь?

— Я тебе уж сказала, что ни из чего в мире лгать не буду; остается в твоей воле — верить или не верить!

— Берегись, ежели ты мне не то сказала. Я узнаю от самого твоего благодетеля, на которого ты надеешься. Я сегодня же к нему пойду!

— Изволь идти и спрашивай обо всем!

Он посмотрел на меня и, помолчавши, сказал:

— Я еще тебе повторяю, что ты должна решиться на мои требования, а иначе твоя жизнь не будет спокойна!

Я отвечала, что я решилась: сказала — и не переменю своего слова, что «в этом случае не могу тебе повиноваться, хотя б ты меня всеми муками хотел принуждать, — но не принудишь». Он посмотрел на меня и сказал:

— Посмотрим! Я тебе запрещаю ходить к твоему благодетелю! Сказывайся больной и его к себе не принимай, ни жены его.

— Первому я повинуюсь, но последнее я не знаю, можно ли будет сделать, чтоб не принимать к себе тех, которые нам благодетельствуют. И он твой начальник!

— Это не твое дело мне давать наставления! — И ушел обедать к губернатору и там сказал, что я больна.

Что уж там было и что ему говорил губернатор — я не знаю, но я в самом деле занемогла очень, и женщина моя, испугавшись, послала тотчас за лекарем, который ту минуту пустил кровь мне, и я ничего не помнила, что со мной было. Лекарь поехал от меня к губернатору и сказал им, что я очень больна и жизнь моя была в опасности, ежели бы он не пустил мне крови, то были бы следствия очень дурные. Муж мой испугался, прибежал домой и нашел меня в великой слабости, и смертная бледность на лице. За ним вслед и благодетели мои оба пришли, сели возле меня. Отец мой взял руку мою и нашел, что пульс очень скор и внутренний жар велик, посмотрел на мужа моего и сказал: