Воспоминания. Конец 1917 г. – декабрь 1918 г. - [25]

Этот же Павлюк позвал раз меня на заседание самостийников. Я пошел. Происходило оно на квартире одного из Макаренков. Был там и его чахоточный брат-солдат, который в Меджибужье приезжал ко мне, несколько украинских старшин-офицеров из частей Капкана, генерал Греков, Павлюк, Полтавец, я и еще Остапенко, кажется, присяжный поверенный. Эти самостийники мне несколько нравились тем, что их социальная программа была правее остальных партий, кроме того, они были сторонниками безусловного порядка в армии. Они почему-то считали, что казачество должно идти с ними, и с этой целью я, вероятно, и был приглашен. Ничего на этом заседании особенно интересного не было, главным образом они обсуждали вопрос о необходимости добиться смены Порша, но выдвигали они, по-моему, совершенно неподходящего кандидата, некоего капитана Болбочана, который тут же присутствовал. Я только раз был у них. Они мне показались неинтересными болтунами, фанатиками, совершенно не считающимися с реальными условиями. Вероятно, и я им особенно не понравился.

В первых числах января 1918 года произошло мое знакомство с французами. Еще на фронте, когда я командовал корпусом, у меня были французские летчики, и я был знаком с некоторыми из них. Затем, позже, в Меджибужье, ко мне приезжал часто французский офицер погостить, а я, пользуясь тем, что в Проскурове, недалеко от нас, стояли французские ангары, посылал туда школу прапорщиков осматривать их. Порядок, который они там наблюдали, благотворно действовал на молодых офицеров. Кроме этого, мне было известно, что французская миссия более или менее интересовалась мною, считая меня хорошим генералом. Помню, они хотели непременно иметь копии с моих личных записок, представленных мной в военное министерство по поводу реорганизации армии. Знаю, что Василий Васильевич Кочубей, который имел способность всех знать, ходил к ним, и они заставили дать перевод этих докладных записок, с моего, конечно, разрешения. Теперь же я сблизился с французской миссией и ее главой, генералом Табуи (Tabouis), вот по какой причине: в это время уже чувствовался разлад в Центральной Раде; соц. – демократы проваливались, брали верх соц. – революционеры, анархия на местах все более увеличивалась, растерянность перед большевиками была полная, но главное, ходили неопределенные слухи о заключении сепаратного мира на всевозможных невыгодных условиях, причем называли много лиц из Рады, в том числе и Порша, принимающих большое участие в этом деле.

Для противодействия большевикам были войска не только украинские, но польские и чехословацкие, но не было никакого объединения в действиях, а главное, во главе украинских войск стоял Капкан, который совершенно не мог справиться с этой задачей. Я был убежден, что если не примут решительных мер, Киев будет занят большевиками. Я уже послал оружие на свой собственный риск некоторым организациям казаков, например Милорадовичу, в Полтавской губернии и др., но это была капля в море из того, что нужно было сделать. Мне и казалось, что если войти в соглашение с генералом Табуи, который, кстати, более или менее распоряжался польским корпусом и чехословаками, так как последние были от него в денежной зависимости, и если примкнуть сюда некоторые из украинских частей, которые хотели идти ко мне, можно было бы, не разгоняя пока Рады, так как внутри ее было полное несогласие и она сама стремилась, под страхом большевистской опасности, признать любую власть, лишь бы она была украинской, объявить нечто вроде диктатуры, а уже потом видно будет, что делать. Когда я решился действовать, тем же Василием Васильевичем Кочубеем было устроено мне свидание с генералом Tabouis и комендантом Vagncux. Сначала я отправился к ним, где-то около Левашевской у них была канцелярия, потом дня через два я был приглашен ими обедать в «Континенталь». Tabouis и Vagncux внимательно меня выслушали, кое-что записали, соглашались со мной, но как-то не шли навстречу, т. е. все время оставались в области общих разговоров, а я хотел перейти сразу к делу. Время не ждало, и необходимо было войти в соглашение с поляками и чехословаками, что далеко не было так легко. В результате я думал, что из этого ничего не выйдет, и в течение нескольких дней больше уж об этом деле не вспоминал. Свидания эти происходили 2-3-го января. В это время ко мне приходила масса всякого народа: офицеры, помещики, общественные деятели, просящие защитить их. Петлюра тогда тоже ходил ко мне, ему все хотелось организовать особый отряд из Казаков для выдвижения в сторону Полтавы, что ему более или менее удалось, так как через несколько дней он был назначен кошевым атаманом Полтавского коша и с остатками этого коша принимал, не без успеха, участие в делах у Арсенала в памятные январские дни 1918 года. Казаков в то время я ему положительно дать не мог, не из-за нежелания, а просто потому, что в Киеве, кроме Павлюка, других казаков не было. Он на меня, как мне передавали, за этот отказ обиделся. Кроме этих лиц, ко мне заходили представители различных организаций. Тогда в Киеве играл роль полк, набранный из рабочих киевских фабрик, который был антибольшевистским и украинским, заправлял им некий Ковенко, человек энергичный. Ковенко в начале гетманства ко мне часто приходил и хотел всегда, по его словам, вести усиленную борьбу с большевиками. Ковенко заведовал Арсеналом, где было за время всех киевских восстаний гнездо большевизма, но одновременно с этим, по словам начальствующих лиц, он сам готовил восстание против меня. Так ли это или нет, я не знаю. В то время Ковенко хотел соединиться с нами, того же хотел также и глава Елизаветградской казачьей рабочей организации, очень многочисленной. Он тоже приезжал ко мне, и у нас было несколько заседаний, по мере выяснения вопроса я заметил, что наши точки зрения по всем пунктам различны, поэтому я мягко отклонил. Приходила масса деятелей старого режима узнать, в чем дело, и просить места, но скоро уходили, когда я им указывал, что единственное место, которое я могу предложить, это организовать из хлеборобов надежные отряды и с ними идти бить большевиков. Являлись также и генералы. Среди них особенно жалел я бывшего главнокомандующего Западного фронта, Балуева.