Воспоминания. Конец 1917 г. – декабрь 1918 г. - [23]

Зеленевский в этом отношении был для меня как нянька.

Впервые я его увидел дежурным офицером на телефоне в штабе корпуса, где он страшно путал, я на него из-за этого обратил внимание. Мне сказали, что это интересный человек, и я с ним познакомился. Потом, не знаю как, он был прикомандирован к штабу и заведовал нашей столовой. Это дело оказалось его настоящим призванием. Он в самых сложных условиях умудрялся кормить нас великолепно, затем уж так и пошло. Когда мне приходилось куда-нибудь отдаляться от штаба, тогда хозяйственную часть брал на себя Зеленевский. Потом уж он постоянно был со мной. Со времени моего гетманства был моим адъютантом и проявлял ко мне в трудные минуты много сердечности.

Итак, я с Полтавцем и Зеленевским 18 декабря 1917 года снова пустился в скитания по линиям. Части, в большинстве случаев, жили в отвратительных условиях, в сильную зимнюю стужу они находились в нетопленых вагонах. Как я ни хлопотал, но решительно ничего не мог добиться из Киева. Мне это даже показалось подозрительным: не желает ли Секретариат, видя мои успехи, добиться того, чтобы у меня Корпус при таких условиях начал бы безобразничать. И, действительно, в то мое посещение частей я заметил уже совершенно другое настроение. Пошли снова комитетские заседания, люди уже находили, что пора ехать в Киев, или другое какое-либо место, отдыхать. Начальники дивизий и командиры полков проявляли настроение далеко не бодрое, чуя, что все снова пойдет по-старому, как в Меджибужье.

Между тем большевистское правительство объявило поход на Украину. В то время, как я командовал войсками на правобережной Украине, вся левобережная оборона была поручена полковнику Капкану.

На Украину производился нажим с обеих сторон. Видя, что условия, в которых живут мои части, плохи и что в зависимости от этого и их душевное настроение заметно ухудшается, я решил воспользоваться вольными казаками и разослать грамоту в Звенигородский и Бердичевский уезды. В ней я объявил добровольный призыв казаков.

Они меня интересовали как помощь, а кроме того, я очень хотел в действительности видеть, что они из себя представляют как элемент боевой и что за политическая у них фигура.

Действительно, через несколько дней они откликнулись на мой призыв, и несколько сотен явилось из Звенигородки в Винницу, куда я их направил для прикомандирования к 610-му полку. Как элемент боевой они оказались хорошими, но во главе, кажется, Смелянской сотни находилась темнейшей воды личность, некто Водяной, чрезвычайно энергичный, но безусловно нечестный человек. Вообще, я убедился, что из казачества только тогда, может, что-нибудь выйдет, когда во главе будет не выборное, а поставленное мною начальство. В этом направлении я и повел дело. Только в Виннице я знал о той колоссальной агитации, которую старались вести большевики 2-го Гвардейского корпуса среди моих частей. Я послал тогда телеграммы в Киев и во все украинские национальные общества, просил их прислать мне людей, которые могли бы вести контрагитацию, но Киев остался глух к моим просьбам. Тогда я решил лично съездить в Киев.

По приезде, еще на станции, я узнал, что Петлюра ушел, вместо него военным министром стал Порш, о котором я тогда еще понятия не имел. Главнокомандующим всеми силами на Украине был Капкан, последнее меня взорвало. Я уже знал, что предназначается главнокомандующий, находил это необходимым для объединения всех наших действий и слышал, что на эту должность предназначается генерал […], талантливый инспектор артиллерии 6-го корпуса, боевой генерал, известный своими работами по массированию артиллерии. Я с ним встречался на войне. Он мне нравился, и хотя он был моложе меня и чином и по командовании крупными частями, я с его назначением вполне примирился. Но Капкан, какой-то преподозрительный авантюрист, с очень нелестной репутацией насчет денежных вопросов за время его службы в Ораниенбаумской офицерской школе, – с этим назначением я согласиться не мог.

Приехав в Киев, я также постарался собрать сведения, кто такой Порш. Оказывается, что это по профессии присяжный поверенный, исключенный за всякие неблаговидные проделки из сословия адвокатов, вместе с тем имевший, по слухам, какие-то отношения с немцами. Умный, большой нахал. Я поехал к нему и заявил, что если мне не дадут все по списку, который я тут же представил, для поддержания корпуса в порядке, я прошу меня освободить от командования корпусом. Порш имел чрезвычайно надменный вид, видимо, ничего в нашем деле не понимал и ни на одно мое законное требование не дал мне положительного ответа, хотя для меня было ясно, что при желании возможно было это сделать.

Я понял, что тут играла роль моя личность и боязнь того возрастающего значения, которое я приобрел в украинских частях. Сообразив это, я вышел в другую комнату и тут же написал рапорт об моем отчислении от командования корпусом с предписанием временно вступить в командование начальнику 104-й дивизии генералу Гандзюку, и ушел. В тот же вечер я поехал обратно в Белую Церковь, куда и прибыл на следующий день, было это, кажется, 26 декабря.