Воспоминания И. В. Бабушкина - [58]

Приблизительно в начале зимы 99 г. князю Святополк-Мирскому почему-то взбрело в голову основать какой-либо легальный рабочий союз. И вот, не долго думая, он отряжает свою княгиню с поручением к одной либеральной госпоже, руководительнице вечерней школы для рабочих, по фамилии Журавской. Поздненько вечером княгиня пробиралась по довольно захолустной улице к Журавской и, явившись туда, дружески пригласила последнюю к князю для беседы по этому поводу.

Журавская была приглашена к князю на свидание. Последний передал ей свое желание об устройстве рабочего союза, но, боже сохрани, чтобы туда не попал какой-либо .из беспокойных рабочих. «Вы, конечно, меня понимаете»,— говорил князь. Надо думать, что г-жа Журавская понимала истинно доброе желание князя и сделала все, что могла. Какими путями, не буду передавать, но мне сообщили обо всем этом, и тут же мы обсудили с сообщившим, как воспользоваться нам этим самодурством князя. Трудно было решить, что или кто направил мысли князя в эту сторону. Несомненно, конечно, одно, ведь не из сочувствия же к рабочим С.-Мирский вздумал побаловать их союзом. Как бы там ни было, а нужно воспользоваться этим случаем и лишь направить все не так, как хочется князю, а как нужно нам. Мы знали, что от Журавской обратились к упомянутому выше одному народнику, который и должен потрудиться в духе князя. Пришлось узнать кое-что из намерений народников и кое-что придумать от себя. Однажды, вечером было назначено общее собрание еще неизвестных рабочих, кое-кто-получил повестки по почте, кой-кому передали по рукам через рабочих, но можно было явиться и не по повесткам. Делалось это все, можно сказать, домашним образом, и редко, редко кто из рабочих мог узнать о предстоящем собрании. Помещение для собрания уступил богач, пивовар Бош, в громадном каменном здании. Конечно, важно было, чтобы на первом собрании было побольше от на,с публики,, дабы пущенный на голоса какой либо вопрос был решен в желательном нам смысле. Сам итти на собрание я не решался, но просил пойти одного из товарищей с просьбой руководить остальными людьми из нашего лагеря, с другой стороны, пришлось послать рабочих из других заводов, чтобы придать собранию жизненную силу.

Все обстояло хорошо, только перед самым собранием за день я узнал от человека очень сведущего, что наш князь скоро будет назначен шефом жандармов и, понятно, зародилось предположение, не воспользуется-ли этот «милый человек» для своего дебюта созданным им же рабочим союзом. Осторожность никогда не мешает, а в данном случае она требовалась особенно. И вот в тот вечер, когда должно было состояться собрание, я, дорожа своими товарищами, встретил их при переезде из-за Днепра и убедил не ходить на собрание. В числе этих приехавших находился и Вьюшин. Не помню теперь, кто именно пошел из приехавших, но, хотя я уговорил не ходить часть публики, все же на собрании часть была. Наше предположение оправдалось как нельзя лучше. На первых же шагах возгорелась борьба между нашими и народниками. На этом собрании и на следующих, при выработке устава, народники особенно резко показали свою трусливость и далеко не маленький эгоизм. Им казался этот союз чем-то вроде кассы взаимопомощи, существующей лишь для улучшения положения члена союза, и только. Все вопросы ставились узко, и на каждом шагу предполагались препоны пробивающемуся сквозь узкие рамки социализму из той предосторожности, что если, мол, допустить то или это, тогда не утвердят усДава, да и вообще мы можем навлечь на себя подозрение и т. п. Однако, оказалось, что народникам не под силу побороть нашу сторону, тогда они попробовали перенести обсуждение вопросов на частные собрания, где нашему товарищу приходилось воевать с ними, они же старались переубедить его. Все было тщетно.. После нескольких собраний приступили к выработке устава, при чем народники желали провести устав харьковского общества взаимопомощи и даже с некоторой тенденцией сделать его еще более умеренным. Словом, они все желали свести на узкое товарищество. При всем их старании устав был выработан довольно радикальный, и перед моим от’ездом передано князю.

Во время этих собраний один из народников постоянно пакостил нам, руководя своими друзьями, хотя сам ни разу на собрании не был. Они были настолько злы на нас, что у одного из них даже вырывались такие фразы, когда ему приходилось на работе находить листки: «жаль, что не попадается он (раскидывавший) мне, я бы ему показал, как раскидывать»,—говорилось это в угрожающем тоне. Бедные народники! Всегда и всюду они всего боялись и боятся, и все же нередко приходится им иметь дело с жандармами, и не всегда без последствий.

В эту зиму у нас комитет настолько обновился, что из старых остался только один, остальные все были свежими для Екатеринославского Комитета. В эту же зиму в комитет был введен Вьюшин, который знал всех и, впоследствии, предал, ибо только с этого момента стало потом известно существование комитета жандармам (они, конечно, знали и раньше о его существовании, но не знали, из кого он состоял вплоть до этого времени). Видимо, Вьюшин не был ни настоящим предателем, ни шпионом, ни провокатором, а просто раскаявшимся грешником. Конечно, это ничуть его не делает порядочным человеком и, если бы пришлось ему пойти в высылку, то отношение к нему должно быть самое жестокое, т.-е. презрение. Он, конечно, все сообщил жандармам о районе Нижнеднепровском и настолько подробно, как мог знать только он. Человек, стоявший в центре своего района около года, он держался очень умело на свободе, был всегда одним из лучших того района, одним из самых развитых и бойких. И вдруг, при первом маловажном аресте, начинает все рассказывать. Это просто сбивает с толку, и затрудняемся положительно об’яснить причину.