Воспоминания - [45]

— Ну что ж, мы, наверно, поедем. По-моему, нам пора, — сказал я.

— Да-да, конечно, — отозвалась Луиза и подошла поцеловать бабушку на прощание. Увидев, как та вдруг побледнела, Луиза забеспокоилась: — Вам нехорошо?

— Нет-нет… Все в порядке…

— Принести вам воды?

— Нет, спасибо… Мы поедем в гостиницу. Сейчас все пройдет. Спасибо, вы такая милая.

— Это вам спасибо. Был чудесный день. Я уверена, дети никогда его не забудут. У них останутся потрясающие воспоминания.

В машине я задал бабушке несколько вопросов, но она была не в силах отвечать. Она вложила в эту встречу все силы, больше их у нее не осталось. В отеле я хотел помочь ей подняться в номер, но она была не в состоянии даже двигаться. Сам не знаю почему, я отказывался понимать серьезность ситуации, хотя бабушка уже несколько минут пребывала в прострации. Хозяин гостиницы пришел узнать, в чем дело.

— У вас все в порядке?

— Нет, кажется, ей совсем худо.

— Я вижу. Сейчас принесу одеяло.

Он вернулся с одеялом, мы уложили бабушку на диван в холле. Я подложил ей под голову подушку. Несколько мгновений я смотрел на нее, все еще ничего не понимая, потом, потрясенный произошедшей с ней переменой, кинулся вызывать скорую.

46

Воспоминание хозяина гостиницы «У скал»

Он никогда не забудет ту маленькую старушку, что остановилась в его гостинице и платила наличными. Неужели в таком возрасте можно быть в бегах? Потом к ней приехал молодой человек, по-видимому, ее внук. Странные постояльцы. И вдруг ей стало плохо в холле. Они вызвали скорую, и старушку забрали в больницу, отвезли в Гавр. Больше он никогда о ней не слышал. Поскольку она не выписывала чеков, он даже не знал, как ее зовут. И не смог вернуть ей вещи, оставленные в номере. Среди вещей была маленькая красная коробочка, музыкальная шкатулка. Хозяин гостиницы поставил ее в уголок в своем кабинете и всякий раз, как на нее смотрел, вспоминал ту старушку. Более того, постепенно он полюбил красную музыкальную шкатулку, хоть она и не работала. От нее исходило загадочное очарование. Но как-то уборщица обнаружила, что музыка не играет, и выбросила на помойку шкатулку-калеку.

47

В карете скорой помощи, которая везла нас в Гавр, я держал бабушку за руку. Ее подключили к дыхательному аппарату. Положение было тяжелое, даже критическое. Отцу я позвонить не успел. Вспоминая теперь тот день, я думаю, насколько хрупко счастье. Ведь еще несколько часов назад бабушка была в порядке и совершенно счастлива… Везли нас два санитара. Краем уха я ловил обрывки их разговора. Говорили они о недавнем повышении платы на частных дорогах.

— Вот мерзавцы! Стригут купоны и в ус не дуют.

— Ага, и наплевать им на всех. Не знают уже, где и как урвать.

Неизвестно, почему этот сюжет так их занимал — ехали-то мы по государственной дороге. Вероятно, они обсуждали недавнюю радиопередачу. Одну из тех многословных и крикливых передач, где сначала дают слово недовольным, потом вместе со слушателями обсуждают поднятые ими проблемы, после чего слушатели обсуждают комментарии тех, кто высказался, и так далее. Мне казалось невероятным, что санитары скорой с головой погружены в дорожные проблемы и не замечают, что происходит за их спиной. С тем же успехом они могли говорить о погоде или региональных выборах, но до старой женщины, которая умирала в машине рядом с ними, им не было никакого дела. Им было все равно, что везти: мою бабушку или, например, кирпичи. Всю дорогу я чувствовал себя страшно одиноким. Мне было так худо, что казалось, пусть лучше бабушка умрет, лишь бы все это скорее кончилось. Я не хотел присутствовать при ее агонии. Не знаю, может, все люди, оказавшись в моем положении, в какой-то момент думают и чувствуют так же. А может, я просто монстр толстокожий. Я больше не мог сидеть скрючившись в этой машине. Не мог переносить чувство вины. Не мог быть свидетелем бабушкиного угасания. Я больше не мог.

Когда мы приехали в больницу, мне полегчало. Нами занялся врач. Он говорил со странным акцентом, который трудно было определить. То ли латиноамериканец, то ли финн. Но от его экзотического произношения почему-то делалось легче. Он смерил бабушке давление и спросил:

— Ей стало плохо вдруг, на ровном месте?

— Да.

— Она очень уставала в последнее время?

— Да вроде нет.

— А сегодня она делала что-нибудь особенное?

— Да. Сидела на занятиях в третьем классе.

— Вы что, надо мной издеваетесь?

— Нет.

Ввиду сложности ситуации врач не стал со мной пререкаться, но по его взгляду я понял, что мне тоже не повредила бы медицинская помощь. Я воспользовался передышкой и позвонил отцу. Когда я рассказал ему, что случилось, он замолчал. Я мог представить себе его лицо. Его мир продолжал рушиться, планомерно и неумолимо. Сначала умер его отец, потом он вышел на пенсию, слегла жена, а теперь умирает мать. Врач дал понять, что надежды мало. У бабушки просто не было сил жить. Но умерла она не сразу. Она прожила еще ночь, практически не борясь за жизнь, это было плавное соскальзывание в небытие. Она лежала в чистой белой палате, в ослепительно-чистой свежей постели. Я всю ночь сидел рядом и держал ее за руку. В отличие от последних моментов жизни деда, сейчас я нашел в себе силы сказать, что люблю ее. Я сказал это тихо и спокойно.