Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в XIX в. - [90]

Шрифт
Интервал

Народ в Гельсингфорсе был свободный и гордый, гордый особенно по отношению к чужакам-русским, которых здесь называли «рюссене пергеле» (русские черти). Здешний нищий, приняв милостыню, мог в знак благодарности пожать руку дающего. Но здешний извозчик почти всегда гордо отказывался брать чаевые.

Духовные запросы населения были таковы, что оно интересовалось тем, что происходит в большом мире. Крестьянин, доставлявший свой товар в город, никогда не возвращался домой без своей любимой газеты «Суомеле» («Финляндия»).

Наша квартира находилась в каземате и состояла из четырех маленьких темных комнат. Стены были сложены из мощных гранитных плит толщиной, я думаю, метра в два, а в спальне имелся замечательный подоконник, на котором умещался стол и стулья. Изначально он, конечно, предназначался для куда менее мирной мебели — для пушки! Но эта спальня обладала и одним преимуществом: из ее окна открывался прекрасный вид на Финский залив с его темными лесистыми берегами. Мне нравилось сидеть здесь с детьми, шить, мечтать, часами глядеть на залив, слушая вечное таинственное бормотание моря.

Мы жили в непосредственной близости от коменданта и офицеров и скоро со всеми перезнакомились. Они стали бывать у нас, и один из них выразил готовность преподавать моему старшему сыну русский язык. Муж страстно увлекся изучением финского и шведского и преуспел настолько, что мог пользоваться в деловых контактах и тем и другим. Кроме того, он вместе с дочерью изучал английский. Двое старших сыновей посещали французскую школу в городе, куда им приходилось каждый день добираться по морю. Я гордилась любознательностью мужа и подраставших детей, я была счастлива — и одновременно печальна, потому что их жажда знания не была направлена на то, что было самым святым и ценным для меня.

В Гельсингфорсе мы жили вдалеке от всего еврейского. Здесь была только одна маленькая община старых солдат, получивших еще от Николая Первого привилегию поселиться в этой местности. У них была маленькая синагога и так называемый раввин, он же шойхет (мясник).

Община николаевских солдат[321] — это много говорит посвященным. В двадцатые годы евреев всеми способами принуждали к службе в армии, а служба длилась двадцать пять лет и была такой тяжелой, что считалась хуже смерти. Неудивительно, что подростки, не желая быть заживо брошенными в эту пропасть, спасались бегством от вербовщиков. А поскольку за поимку еврейского мальчишки — им было по двенадцать-тринадцать лет — платили 20–30 рублей, среди евреев находились субъекты, которые сделали охоту на ребят средством наживы. Подойдет, скажем, хаппер (вербовщик) к мастерской портного, а такой вот добрый друг спешит предупредить подмастерье, хватает его за руку и тащит… известно куда. Захваченных врасплох новобранцев так и называли — «пойманниками»[322].

И об этом пелось в песне:

Сидят портняжки за столом
Ой-ой-ой и шьют.
Подходит добрый братец:
«Вербовщики идут!»

И песен этих было многое множество. Потрясающие тексты собрали в своей антологии Гинзбург и Марек[323]. Приведу здесь по памяти некоторые из них:

Как же я страдаю, матушка родная!
На траве барашки травушку жуют.
Как же я страдаю, матушка родная!
А меня, как зайца, в казарму волокут.
Как ни плачь, ни сетуй, матушка родная,
Не один такой я гибну-пропадаю.
Плачу и рыдаю, матушка родная!
Как дерево без веток — вот как я страдаю.
Матушка родная, бедного прости ты!
Тут меня муштруют, чтоб стал я московитом!

Еще одна песня звучит так:

Горе нам, горе, еврейским детям,
Мы увидали луны затменье,
И с той поры нет нам счастья на свете,
Нет прощенья и нет утешенья.
Забрили в солдаты еврейских ребят,
И в страхе пред Богом душа их дрожит.
Молитесь, раввины, за бедных солдат,
И Бог пожалеет их и простит.
Жизнь на солдатчине смерти горше.
Солдатский хлеб — трефной, нехороший.
Мундир суконный, крученая нить.
Такую одежду грешно носить.
Бог в небесах все понимает.
Зачем же, зачем Он нас покидает?
Не наша вина, что мы согрешили,
Ведь нас насильно в солдаты забрили.
Молитесь, раввины, что есть сил,
Чтобы Господь нас, грешных, простил.
Мы Божью кару примем смиренно
За то, что нет у нас пищи кошерной,
И давимся мы позорной едой,
Другой-то еды нет никакой.
Молитесь, раввины, пусть Бог нас простит
За то, что едим мы, забыв про стыд.
Кто нас избавит от адских мук?
Кто нас вырвет из гойских рук?
Молитесь, раввины, молитесь, как надо,
Чтобы Господь нас вырвал из ада.
Сдатчики продали нас в солдаты,
Брали за нас серебром и златом.
Скажет приемщик: «Годен. Взять!»
И света невзвидят отец и мать.
Родители нас поили-кормили,
Уж как берегли — глаз не сводили,
Но вышел страшный царский указ,
И забривают в рекруты нас.
Начальник велит — поклонимся в ноги.
Он крикнет: «Пошел!» — И мы в дороге.
До Судного Дня нам, видно, служить,
Муштру терпеть, трефное есть-пить.
Как саранча, поля осквернять,
Жестокий царский указ исполнять,
Пока Господь не затрубит в рог,
Пока к себе не возьмет нас Бог.
Молитесь, до Судного Дня, раввины,
Чтобы простил нас Господь единый.

Известное средство избежать солдатчины — взятка — годилось только для богатых. А для бедных оставался всего один путь: поскольку на военную службу брали только неженатых, мальчиков приходилось женить уже в самом раннем отрочестве. Нередко ребят вели под свадебный балдахин прямо с места для игр.


Рекомендуем почитать
Записки из-под полы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Софья Палеолог

Вторая жена великого князя Московского Ивана III Васильевича гречанка Софья Палеолог (ум. 1503) принадлежит к числу наиболее ярких женщин в истории средневековой Руси. Ее образ окутан легендами и домыслами. Чего только не приписывали ее влиянию при московском дворе! Это будто бы она заставила своего супруга покончить с унизительной зависимостью от Орды, ввести утонченные греческие и европейские обычаи, пригласить в Москву лучших европейских мастеров для перестройки Кремля! И это будто бы она отравила наследника престола — князя Ивана Молодого, сына Ивана III от первого брака! Но действительность, как это всегда бывает, сильно отличается от легенд.


Феминистки не носят розовое (и другие мифы)

«Феминистки не носят розовое (и другие мифы)» — не учебник, не инструкция, помогающая стать «правильной» феминисткой, и не сборник научных эссе, объясняющих историю женского движения. Эта книга — о чувствах, которые сначала превращаются в мысли, а потом в действия. Вполне вероятно, что большинство из тех удивительных женщин, которые рассказали здесь свои истории, только лишь начали свой путь и им еще предстоит узнать, каково это — быть феминисткой и бороться за свои права. Эта книга не научит основам феминизма, но раскроет, что главное в этом движении — женщины: сложные, непонятные, любящие макияж, розовый цвет, смеющиеся, плачущие, иногда сбивающиеся с пути.


Беседы о дирижерском ремесле

Автор книги — известный дирижер Большого театра СССР, народный артист СССР, профессор Московской консерватории делится своим огромным, более чем полувековым опытом руководителя оперных постановок и симфонических концертов. Знакомя читателей со своей очень трудной, бесконечно увлекательной профессией, Б. Э. Хайкин попутно дает небольшие яркие зарисовки тех или иных сторон творчества крупных советских и зарубежных дирижеров, певцов, композиторов, режиссеров.


Байки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Женечка, Женька и Евгеша

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский

В книге собраны материалы, освещающие разные этапы отношений писателя Корнея Чуковского (1882–1969) и идеолога сионизма Владимира (3еева) Жаботинского (1880–1940).Впервые публикуются письма Жаботинского к Чуковскому, полицейские донесения, статьи из малодоступной периодики тех лет и материалы начатой Чуковским полемики «Евреи и русская литература», в которую включились также В. В. Розанов, Н. А. Тэффи и другие.Эта история отношений Чуковского и Жаботинского, прослеживаемая как по их сочинениям, так и по свидетельствам современников, открывает новые, интереснейшие страницы в биографии этих незаурядных людей.


Воспоминания

Предлагаемые вниманию читателей воспоминания Давида Соломоновича Шора, блестящего пианиста, педагога, общественного деятеля, являвшегося одной из значительных фигур российского сионистского движения рубежа веков, являются частью архива семьи Шор, переданного в 1978 году на хранение в Национальную и университетскую библиотеку Иерусалима Надеждой Рафаиловной Шор. Для книги был отобран ряд текстов и писем, охватывающих период примерно до 1918 года, что соответствует первому, дореволюционному периоду жизни Шора, самому продолжительному и плодотворному в его жизни.В качестве иллюстраций использованы материалы из архива семьи Шор, из отдела рукописей Национальной и университетской библиотеки Иерусалима (4° 1521), а также из книг Shor N.


И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом.


Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Художник Амшей Нюренберг (1887–1979) родился в Елисаветграде. В 1911 году, окончив Одесское художественное училище, он отправился в Париж, где в течение года делил ателье с М. Шагалом, общался с представителями европейского авангарда. Вернувшись на родину, переехал в Москву, где сотрудничал в «Окнах РОСТА» и сблизился с группой «Бубновый валет». В конце жизни А. Нюренберг работал над мемуарами, которые посвящены его жизни в Париже, французскому искусству того времени и сохранили свежесть первых впечатлений и остроту оценок.