Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в XIX в. - [40]

Такой странствующий бохер становился, как правило, магидом. В детстве он обучался в своей местной еврейской народной школе, которую содержала всякая крупная община. Там бедных детей, главным образом сирот, уже с восьми лет учили молиться и читать Священное Писание, чтобы сохранить преподавание на еврейском языке. В отрочестве такой ученик начинал странствовать. Приобретя некоторое знание Талмуда, орем-бохер отправлялся в ближайшую йешиву, где заботились о его дальнейшем образовании, давали жилье и одежду. Потому что и на эти учреждения евреи повсеместно жертвовали много денег. Подросток оставался в иешиве сколько хотел. Но никто не мешал ему поискать другое учебное заведение, чтобы послушать других учителей, познакомиться с другими тезисами и комментариями, ибо талмудическая наука, по мнению тогдашнего еврея, загадочна и таинственна, как морское дно. На новом месте бохер узнавал иных людей, иные нравы и обычаи. Путь был недалек и не очень труден, летом он странствовал налегке и босиком, а иногда счастливый случай в лице возчика приходил ему на помощь и доставлял в какую-нибудь деревню, где можно было найти временный приют у еврейского арендатора, послушать разговоры завсегдатаев корчмы об истинных и воображаемых приключениях и, обогатившись некоторым опытом, двигаться дальше.

Этих юношей можно с полным правом назвать рыцарями духа. Всю жизнь им приходилось бороться с нищетой и голодом, но они не сдавались.

Глубокое знание жизни народа, его горестей и радостей, обычаев и привычек, а прежде всего представлений о мире предрасполагало их к призванию магида, народного проповедника, почитаемого и даже любимого бедным еврейским людом и пользующегося подчас значительным влиянием.

Среди них появлялись выдающиеся личности, например, в конце сороковых годов славился минский магид, а в шестидесятых кельмский магид[206]. Первый был известным талмудистом, человеком строгим и суровым и каждому говорил правду в глаза; другой был помягче характером, менее фанатичным.

Они не были богаты и были вынуждены пользоваться гостеприимством своих слушателей, но оставались странниками и каждую субботу проповедовали в новом городе. При этом они не бедствовали, так как еврейский закон предписывает каждому состоятельному домохозяину приглашать гостя за субботний стол. Эти гости появлялись обычно в пятницу, накануне субботы, когда нельзя ни работать, ни находиться в пути. Умеренность в еде и питье в течение всей недели не располагала к чревоугодию и сибаритству. Такой гость появлялся в еврейском местечке поздно вечером и, не имея времени искать кров, сразу же направлялся в синагогу, чтобы помолиться. В обязанности шамеса (синагогального служки) входило распределение этих новоприбывших и потому желанных гостей по квартирам горожан. И вот однажды упомянутый минский магид прибыл в один городок, чтобы прочесть там субботнюю проповедь. Поздно вечером в пятницу он пришел в синагогу, где уже собралась на молитву вся община, умиротворенная и чистая, некоторые даже с еще мокрыми после купания волосами. Магид молился со всеми и был твердо убежден, что после богослужения он получит плет (приглашение погостить). И немало удивился и даже испугался, когда понял, что все другие чужаки уже распределены по домам, а его не заметили. Все граждане уже сбились, как овцы, около тесного выхода. Он представил себе, что скоро останется один в молельном доме, без еды и благословенного бокала вина. Отчаянное положение придало ему мужества. Он ловко вспрыгнул на биму (возвышение), энергично постучал кулаком по большому молитвеннику и воскликнул: «Господа! Не спешите! Я хочу сообщить вам нечто весьма интересное!» Все мгновенно повернулись к оратору, которого прежде не замечали. «Я гость, — начал он, — прибыл сюда вечером и понял, что здешние собаки гостеприимней здешних домовладельцев!»

Эти слова, разумеется, возымели свое действие. В первый момент все застыли от изумления. А он продолжал: «Я расскажу вам, внимайте. Когда я сегодня вечером приближался к городу, псы встретили меня громким лаем. Каждый рвался ко мне, каждый хотел заполучить меня только для себя. А здесь собралось намного больше людей, чем собак на улице, и никому не пришло в голову меня пригласить, не говоря уж о том, чтобы за меня драться». Толпа разъярилась, кто-то выступил вперед с криком: «Кто этот человек, позволяющий себе сравнивать нас с собаками? Ты откуда явился, несчастный?» На магида обрушился целый поток не слишком лестных эпитетов. Но тот за словом в карман не полез. «Стойте, стойте, — закричал он. — Прошу вас, выслушайте меня до конца!» Все снова утихли. «Я не все еще сказал, — продолжал он. — Когда мне стало невмоготу терпеть такое собачье нахальство, я наклонился, поднял с земли камень и швырнул его прямо в свору, что сразу же оказало свое благотворное действие. Всю их злобу как рукой сняло, и они бросились наутек. Поначалу я не понял, какого пса я пришиб, но потом заметил одного, который удирал с остальными, но при этом выл и прихрамывал. Вот тогда я и сообразил, в кого угодил мой камень».

Эти речи еще больше возмутили общину. От оратора потребовали, чтобы он назвал свое имя. Узнав в нем знаменитого магида, все устыдились и попытались любезным, почтительным обращением исправить положение. В субботу после обеда он проповедовал в синагоге перед всей общиной, а она с благоговением внимала его благочестивым речам. Кое-что он осуждал, за кое-какие грехи грозил адом, и народ плакал. Одновременно за добрые дела он обещал место в раю, и народ ликовал, ведь, имея такие великие познания, он умел разбередить душу и вызвать самые благородные ее движения. Кроме того, он с самыми дружескими намерениями призывал соблюдать честность в торговле, не обмеривать и не обвешивать покупателей, ремесленникам советовал прилежно трудиться, осуждал лень и гордыню, при этом отлично рассказывал анекдоты и требовал чтить субботу, ибо за этот день следует благодарить Бога, ибо в этот день каждый еврей может отдохнуть от забот, предаться духовному наслаждению, приблизиться к Создателю, что невозможно сделать в будни из-за забот и трудов…