Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в XIX в. - [2]
Достанет ли у вас сил передать им мое благословение — не знаю. Но так хотелось бы надеяться. И я надеюсь, не боясь упреков в тщеславии, ибо человек, полюбивший мои воспоминания, разделял мою надежду.
Безвременно ушедший от нас доктор Карпелес, добрейший и ученейший человек, написал мне два письма, второе незадолго до смерти.
Быть может, его пером водила простая учтивость по отношению к очень старой женщине, но я все-таки позволю себе привести их.
Берлин-Вест, 25.1.06. Курфюрстенштр. 21/22
Уважаемая милостивая государыня!
Я сразу же и с большим интересом прочел Вашу работу. Для еженедельного журнала Ваши мемуары, как говорится, не подходят, так как весь журнал просто растворится в столь большом сочинении. Но было бы желательно увидеть эти картины времени и культуры в форме книги.
Впрочем, я готов поместить главу о докторе Лилиентале[3] в «Allgemeine Zeitung des Judenthums»[4] и в случае Вашего на то согласия прошу прислать мне ее обратной почтой.
С совершенным почтением искренне Ваш
Карпелес.
Берлин-Вест, 3 апреля 1909, Курфюрстенштр. 21/22
Уважаемая милостивая государыня!
Я с большим интересом прочел Вашу новую рукопись и нахожу второй том не менее и даже более интересным, чем первый. Я убежден, что и он найдет много читателей. Я, разумеется, не могу писать еще одно предисловие, это исключено, однако я берусь сообщить о Вашей книге в «Allgemeine Zeitung des Judenthums» и «Jahrbuch für jüdische Literatur und Geschichte»[5] и рекомендовать Ваш труд где только смогу.
С наилучшими пожеланиями и приветами остаюсь почтительно преданный Вам
Карпелес.
Том первый
Не отвергни меня во время старости;Когда будет оскудевать сила моя, не оставь меня!Псалом 70, 9
Предварительные замечания
Я была тихим ребенком, и каждое радостное и печальное событие в моем окружении производило на меня глубокое впечатление. Многое отпечаталось в памяти словно на воске, так что я и теперь сохраняю совершенную ясность воспоминаний. Все события так четко и живо стоят у меня перед глазами, словно они произошли вчера. С каждым годом во мне росло желание описать свои переживания и наблюдения, и вот сейчас собранный мной богатый материал дарит мне самые прекрасные минуты, скрашивая одиночество старости. Те часы, когда я со слезами на глазах или с тайной усмешкой листаю или перечитываю эти заметки, становятся для меня праздником. Я больше не одна, я среди дорогих и близких мне людей. Перед моим мысленным взором как в калейдоскопе проходят семь десятилетий бури и натиска, прошлое становится живым настоящим: веселое беззаботное детство в родительском доме, более серьезные картины последующих лет, печали и радости тогдашней жизни евреев, многие домашние сцены. Эти воспоминания помогают мне пережить тяжесть одиночества и горечь разочарований, которых не удается избежать, пожалуй, ни одному человеку на свете.
В такие часы в мое старое сердце закрадывается надежда, что, может быть, и другим пригодится моя работа, что не напрасно я тщательно собрала пожелтевшие страницы, на которых описала важные события и огромные изменения в культурной жизни еврейского общества в Литве[6] сороковых-пятидесятых годов прошлого столетия. Возможно, нынешней молодежи будет интересно узнать, какой была прежняя жизнь.
Я буду достаточно вознаграждена, если хоть в чем-то помогу хотя бы одному из моих читателей.
Я родилась в начале тридцатых годов прошлого века в литовском городе Бобруйске. Родители мои, люди умные и порядочные, воспитали меня в духе строгой религиозности. Наблюдая те изменения, которые претерпела еврейская семейная жизнь под влиянием европейского образования, я имела возможность сравнить, как легко решалась задача воспитания нашими родителями и какой трудной она оказалась для следующего — моего — поколения. Мы знакомились с немецкой и польской литературой, с великим рвением штудировали Библию и Пророков, гордились своей религией и традицией и ощущали глубинную связь с нашим народом. Поэзия пророков навсегда запечатлевалась в доверчивом детском сердце и взращивала в душе целомудрие и чистоту, заряжала ее на будущее страстностью и восторгом. Но каким тяжелым оказалось для нас время великого перелома — шестидесятые-семидесятые годы прошлого столетия! Мы, разумеется, приобщились в какой-то мере к европейскому образованию, но в нем то и дело обнаруживались зияющие пробелы. Мы смутно ощущали, что предстоит подняться на еще более высокие ступени, и, напрягая все силы, пытались возместить недостающее и нагнать упущенное — на наших детях. К сожалению, в своем излишнем рвении мы упускали из виду конечную цель и забывали о мудрой умеренности. Так что мы сами повинны в той пропасти, которая пролегла между нами и нашими детьми, в их отчуждении от отчего дома.
Если для нас святой и нерушимой заповедью было послушание родителям, то теперь нам пришлось слушаться своих детей, полностью подчиниться их воле. Они потребовали от нас того же, чего когда-то требовали наши родители: помалкивать, сидеть тихо и не жаловаться, даже если приходится очень трудно и будет еще труднее, чем прежде!
Если раньше мы с почтением и благоговением слушали рассказы о жизненных перипетиях и опыте наших родителей, то теперь мы молчим и с гордостью внимаем нашим детям, толкующим о своей жизни и своих идеалах. Эта подчиненность, это восхищение нашими детьми превращают их в эгоистов, в тиранов. Такова оборотная сторона медали — европейской культуры, усваиваемой евреями в России, где ни одно другое племя так быстро и бесповоротно не отреклось от всего, не отринуло всех воспоминаний о прошлом, не отказалось от своей религии и всей традиции.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом.
Предлагаемые вниманию читателей воспоминания Давида Соломоновича Шора, блестящего пианиста, педагога, общественного деятеля, являвшегося одной из значительных фигур российского сионистского движения рубежа веков, являются частью архива семьи Шор, переданного в 1978 году на хранение в Национальную и университетскую библиотеку Иерусалима Надеждой Рафаиловной Шор. Для книги был отобран ряд текстов и писем, охватывающих период примерно до 1918 года, что соответствует первому, дореволюционному периоду жизни Шора, самому продолжительному и плодотворному в его жизни.В качестве иллюстраций использованы материалы из архива семьи Шор, из отдела рукописей Национальной и университетской библиотеки Иерусалима (4° 1521), а также из книг Shor N.
В книге собраны материалы, освещающие разные этапы отношений писателя Корнея Чуковского (1882–1969) и идеолога сионизма Владимира (3еева) Жаботинского (1880–1940).Впервые публикуются письма Жаботинского к Чуковскому, полицейские донесения, статьи из малодоступной периодики тех лет и материалы начатой Чуковским полемики «Евреи и русская литература», в которую включились также В. В. Розанов, Н. А. Тэффи и другие.Эта история отношений Чуковского и Жаботинского, прослеживаемая как по их сочинениям, так и по свидетельствам современников, открывает новые, интереснейшие страницы в биографии этих незаурядных людей.
Художник Амшей Нюренберг (1887–1979) родился в Елисаветграде. В 1911 году, окончив Одесское художественное училище, он отправился в Париж, где в течение года делил ателье с М. Шагалом, общался с представителями европейского авангарда. Вернувшись на родину, переехал в Москву, где сотрудничал в «Окнах РОСТА» и сблизился с группой «Бубновый валет». В конце жизни А. Нюренберг работал над мемуарами, которые посвящены его жизни в Париже, французскому искусству того времени и сохранили свежесть первых впечатлений и остроту оценок.