Воспоминания - [25]

Утром на следующий день пошли к начальству выяснять свою судьбу. Ответ был такой: мы сортировочный госпиталь, еще ничего не имеем, а вас скоро отправим в Камыш-Бурун для дальнейшей эвакуации. Подождите, придет транспорт, и вас перебросят в Камыш-Бурун (более 20 км от Керчи). Полдня ждали и ничего не дождались. Убедились только, что немцы беспрерывно бомбят город. Увидев, что нами никто не занимается, медпомощи никакой, питание всухомятку, мы группой в 5 человек решили самостоятельно добираться до Камыш-Буруна, благо карточки медсанбатовские (документ) у нас на руках. И пошли мы пешим порядком через весь город. Пройдя километра три от поселка до города, встретили пустую машину. Шофер оказался хорошим парнем, посадил нас в кузов и провез километров 10 до какой-то развилки, высадил, показал дорогу в Камыш-Бурун. Нам повезло, через несколько минут нас догнала другая машина, которая довезла до самого поселка. Проходя по набережной, увидели два корабля, которые загружаются ранеными. Мы тоже сунулись туда, но нас не пустили. Оказывается, нужно было иметь посадочный талон от госпиталя. Пошли искать этот госпиталь. Был с нами один политрук-армянин. Всю дорогу развлекал нас рассказами из своей жизни и, в частности, высмеивал армян за их вранье. Армянин, говорил он, будет считать день потерянным, если кого-нибудь не обманет. Так вот этот политрук посоветовал пока в госпиталь не идти, а подождать его, а он пойдет к кораблям и договорится, чтобы нас приняли без талонов. Мы, дураки, ему поверили и прождали целый час. Конечно, он больше не явился. Оправдал свои же слова насчет армянина и обмана. Направились в госпиталь. Там нас зарегистрировали, отобрали медсанбатовские карточки, повели в палаты и устроили на койки. Бани не было. Сказывалось отсутствие воды, но белье переменили, сделали перевязки и прилично накормили. Со мной санитарам пришлось повозиться, я никак не мог снять сапоги. Только два санитара, здоровые парни, с большим трудом сняли сапоги. У меня на ногах были надеты носки шерстяные, летние портянки и сверху зимние портянки. Все это превратилось в единую массу с вкраплением в нее мелких камушков и металлических осколков. Да что удивительного — ведь я месяца два не снимал сапог и ног совершенно не чувствовал. Будучи все время в мокроте, нельзя было рисковать снимать их, чтобы просушить портянки. Стоило только сапогам подсохнуть, как они превращались в негнущиеся изделия, и их невозможно было натянуть на ноги. По этой причине нельзя было их снимать.

Когда с меня сняли сапоги, я облегченно вздохнул — думал, теперь почувствую ноги. Но не тут-то было. Даже горячая ванночка не помогла. Почувствовал я свои ноги только месяца через два после грязевых процедур уже в стационарном госпитале на Кавказе. Пробыл в Камыш-Бурунском госпитале несколько дней, никак не могли отправить из-за штормовой погоды. Дело в том, что немцы держали пролив под неусыпным вниманием авиации, подводных лодок, а для большей верности постоянно минировали. Поэтому корабли ходили под прикрытием авиации, впереди два тральщика и катера-охотники. А при штормовой погоде ни катера, ни самих кораблей. Раненых, как правило, вывозили на тех кораблях, которые возвращались на Кавказское побережье после выгрузки доставленного в Крым груза. Наконец-то отправили нас, большую партию раненых, на корабль. До этого до нас дошли слухи, что один из двух кораблей, на которые мы ранее не попали, был поврежден у Кавказского побережья прямым попаданием бомбы в трюм, в котором находилось около 3 тысяч ранбольных. Часть погибла от взрыва бомбы, а большое количество от возникшей паники. Капитан, спасая корабль, выбросил его на мель.

Поэтому я в трюм не пошел, хотя там было относительно тепло, а с группой командиров мы обосновались в какой-то деревянной надстройке на верхней палубе. Там, конечно, не топилось, был адский холод. Единственно эта надстройка защищала от ветра. Чтобы мы не замерзли, нам ежедневно выдавали химические грелки. Нальешь в нее воды, и она дает тепло часов 6–8. Вот так и обогревались. Иногда было жарко и от бомбежки. Немцы по нескольку раз в день налетали на порт, старались вывести из строя стоявшие там корабли, и хотя каждый корабль отбивался своими зенитными пушками, да еще помогали в этом наземные зенитные батареи, картина была невеселая. После двух дней пребывания на корабле, который стоял у стенки, мы хотели сойти на берег, уж очень неприятно, чтобы не сказать более, находиться под бомбежкой на палубе корабля. На берег нас, конечно, не пустили. Только на третью ночь мы снялись с якоря и вышли в море. Поход продолжался всю ночь и часть дня, и мы благополучно прибыли в Новороссийск. Поместили нас предварительно на морском вокзале, дали горячего чая с какими-то сухими булочками, потом командами человек по 100 отправляли тут же в дезкамеры для прожарки, а нас в моечное отделение. Трудно представить то блаженство, какое испытывает человек, попав в теплое помещение, под горячий душ, имея неограниченное количество горячей воды после нескольких месяцев постоянной сырости, холода, без возможности не только побывать в бане, а даже просто умыться. Санитары и санитарки щетками под душем нас оттирали от въевшейся грязи, добросовестно добиваясь розового цвета кожи. Не хотелось выходить из моечного отделения, но на очереди были другие команды. Тут же в бане обрабатывали раны и накладывали чистые повязки. Получили чистое белье и свою прожаренную одежду. Вид, правда, у нее был неказистый — все мятое, от прожарки севшее. Так что еле натягивали на себя, но зато без всяких паразитов, которые раньше ежеминутно докучали. Не нужно было даже чесаться. Непривычно, но хорошо.