Воспоминания - [15]

В ночь под новый, 1942 год услышали гром артиллерийской канонады. Где будет посадка на суда, не знаем. Большое начальство молчит. Потом получили приказ: проверить людей, принять меры против обморожения и во что бы то ни стало довести людей до Крымского берега. Оказалось, пролив замерз и нам предстояло форсировать его по льду. Ночью с кордона Ильича пошли на Чушку, дошли почти до ее конца и спустились на лед. Вперед были пущены саперы для определения крепости льда, отсутствия полыней или воронок от снарядов, а нам установлена дистанция в 50 м между подразделениями, приказано строго следовать в затылок друг другу, ни в коем случае не сворачивать в сторону и безостановочно двигаться по льду пролива. Скоро мы почувствовали, как важно не отклоняться в сторону. Не знаю почему, колонну нашей роты решила обогнать артиллерийская упряжка полковой пушки — 3 пары лошадей, орудие и зарядный ящик. Естественно, она должна была съехать в сторону, чтобы завершить обгон, и на уровне нашей роты с треском провалилась под воду, я только успел дать команду — вперед бегом. Ведь полынья, куда попала упряжка, могла под тяжестью людей расшириться, и вся рота бы попала под воду. Лошади и пушка погибли, а вот люди — не знаю, сумели ли вовремя выскочить. Ни о каких спасательных работах не могло быть и речи — движение-то останавливать нельзя. Так двигались все 12 и 14 км, ежеминутно ожидая артобстрела. Под самым берегом (крымским) попали в воду, которая поднималась с каждым шагом все выше и выше. До берега добрались по грудь в воде, и это при 20 градусах мороза и метелице! Оказалось, что лед под самым берегом опустился — то ли не выдержал нашей тяжести, то ли его подмыло каким-то береговым течением. Факт тот, что на берег, а он очень крутой, выскочили мокрые, замерзшие, а обогреться и обсушиться негде, да и некогда. Единственное спасение — движение. Сходу, приступом взяли крутой высокий берег и бегом, без сил продолжали продвижение вперед. На наше счастье, противник под ударами десанта с кораблей начал отходить от Керчи, и мы имели возможность занять какие-то полуразрушенные нашей артиллерией здания, обсушиться у костров и привести себя в порядок. Тут началась проверка наличия людей. У меня в роте недосчитались трех человек армян. На льду остаться не могли, на этом берегу их нет, значит, остались на кордоне Ильича. Предвидя возможные случаи отставания, я сдал одного ненадежного в этом отношении бойца на повозку санчасти, сам был впереди роты, а замыкали ее политрук и старшина. И я вынужден был послать политрука и старшину назад через лед, чтобы они нашли отставших на кордоне, а там всего-то 3–4 хаты, больше деться некуда, кругом только степь с сугробами снега. Пошли политрук и старшина искать. Не знаю, переходили ли они вновь пролив по льду или отсиделись на крымском берегу, только часов в 6 явились и доложили, что исчезнувших не нашли. Пришлось доложить в штаб полка о дезертирстве трех человек. Доносить об этом очень не хотелось, и не донести нельзя. Куда ни кинь, всюду клин. Впоследствии оказалось, что правильно сделал, сообщив в штаб полка. Утром командир полка собрал весь командный состав и подвел итоги перехода через пролив, поставив задачи на следующие дни. В конце совещания заявил: «Вот бывают такие командиры, которые стараются прикрыть свою бездеятельность рапортами, в которых обманывают командование. Смотрите — командир 7-й роты здесь?» «Я», — ответил я, подымаясь. «Где твои три человека?» — «Дезертировали, о чем донес рапортом». А комполка с ехидной улыбкой заявляет: «Нет, не дезертировали, а замерзли и лежат сейчас в каком-то сарайчике. Что на это скажешь? Под трибунал хочешь пойти?»

Что на это скажешь? Перечить начальству не положено, а под суд идти нет смысла — ведь это верный расстрел. «Разрешите доложить, товарищ майор?» — «Ну что? Оправдываться будешь?» — «Никак нет, только замерзшие люди не моей роты», — ответил я. «Тогда пойди и убедись сам…» — «Прошу дать кого-либо из политработников». — «Зайдешь в штаб через полчаса». Мне ясно было, что самому устанавливать, кто эти замерзшие бойцы, нельзя, все равно не поверят, поэтому и попросил дать кого-либо из политработников. Им верили. В штабе выяснилось, что кто-то, проходя мимо развалин, случайно обнаружил три трупа наших бойцов и донес об этом в штаб полка. Число пропавших сошлось — вот и вся музыка. И пошли мы с двумя политруками искать замерзших. Направление нам указали, а где именно — найдете сами. Километра через два наткнулись на полуразрушенный сарай, заглянули и обнаружили три трупа. Изъяли документы, а они всегда должны быть в левом кармане гимнастерки, так же как пенал с адресом семьи и фамилией должен быть в часовом кармане брюк. Прочитав солдатские книжки, убедились, что эти трое — грузины, а не армяне, дезертировавшие у меня; фамилии другие и совсем другой роты. Забрав документы, отправились обратно. В штабе составили акт, приложили документы и доложили комполка. А он уже ни в одном глазу — пьяный в доску. Пришлось передать всю документацию начальнику штаба. У себя я оставил один экземпляр акта. Мало ли что может быть.