Воспоминания : 1881 - 1955 - [17]

"По Владимировне пойдешь..."

Гороховое Поле омывается рекой Яузой и ее притоком, речонкой Чечерой. Когда-то по этим рекам, окаймленным зелеными берегами, ходили боты Петра и воды были чисты и прозрачны. В мое время Яуза была уже рекой, куда стекались (55) все стоки и нечистоты фабрик, стоящих на ее берегах; ее воды отливали всеми цветами радуги и распространяли зловоние и заразу. Речонка Чечера, протекавшая под Московской Второй Гимназией и вдоль парка Елисаветинского женского института, служила закрытой сточной канавой, в которую, между прочим, вливались нечистоты двух трактиров и одного завода, стоявших на ее пути, между этими двумя учебными заведениями.

Занимаемая Гороховым Полем площадь земли была обширна, но население его было невелико. Вдоль его улиц, среди садов и парков, а кое-где и огородов, стояли одно- и двухэтажные домики и лишь на некоторых из них были расположены фабрики и заводы. Много места занимали три учебные заведения с их обширными парками. Это был Межевой Институт, Малолетнее отделение Николаевского женского института и Елисаветинский женский институт. При обширности и малонаселенности Москвы того времени, такие окраины, как Гороховое Поле, носили совершенно провинциальный характер. По булыжной мостовой улиц, окаймленных тротуарами с каменными тумбами, проезжали с треском и шумом пролетки извозчиков, а иногда проходили длинные обозы ломовых, провозивших товары с близ расположенных вокзалов, откуда по вечерам, когда стихал городской шум, доносились свистки паровозов. На перекрестках улиц днем и ночью стояли городовые, которых многие называли еще, по старой привычке, "будочниками", а у ворот каждого дома, ночью, дремали дежурные дворники, одетые зимой в тяжелые тулупы.

Хотя Гороховое Поле было местом спокойным и безопасным, все же иногда ночью можно было слышать призывы на помощь прохожих, подвергшихся нападению грабителей. Крики - "караул" - будили нас и заставляли чаще биться наши детские сердца.

Зимой, когда выпадал снег и умолкал "шум колеса", улицы погружались в тишину, поражавшую привыкшее к летнему шуму ухо. От выпавшего снега в комнатах становилось светло, и так приятно было слышать скрип снега под ногами прохожих и треск дров в голландских печах. Каким удовольствием было для нас, мальчиков, ехать в санках на резвом рысаке, по хорошо укатанному санному пути. Казалось, (56) что летишь по воздуху, и какая гордость охватывала нас, когда мы обгоняли другую "одиночку" с сидевшим в ней толстым купцом. А когда во время прогулки мы шли по Немецкой улице, где были магазины и лавки, как вкусно пахло в теплые дни от бакалейных торговель, когда их двери на скрипучих веревочных блоках открывались, чтоб пропустить покупателя. Особенно красочны были трактиры, помещавшиеся преимущественно в небольших отдельных деревянных домиках с зелеными вывесками, на которых золотыми буквами были написаны такие забавные названия, как "Не унывай", "На Перепутьи" и т. п... Через их замерзшие окна можно было видеть сидевших за столами лавочников, распивающих "в прикуску" нескончаемые "пары чаю", или легковых и ломовых извозчиков, запивающих "мерзавчиком" яичницу с колбасой. Иногда дверь с шумом открывалась, и из нее, одетые в белом и опоясанные малиновым пояском, с заткнутой за ним записной книжкой в клеенчатом переплете, "половые" выбрасывали подвыпившего фабричного или мастерового. Часто из трактира доносились раскаты драки и слышалась отвратительная брань; появлялся городовой, а иногда и околоточный, и целая компания пьяных "гостей" отправлялась под эскортом полиции в ближайший участок, где ее держали до вытрезвления, а затем отпускали с миром, не подвергая никакому наказанию. Лишь в случаях, когда особенно буйный пьяница не подчинялся представителю власти и оказывал сопротивление, городовые применяли к нему "отеческое внушение", но этим дело и ограничивалось.

Гороховое Поле было, главным образом, населено мещанами, рабочими, мастеровыми, мелкими чиновниками, лавочниками, лабазниками и учителями, преподававшими в учебных заведениях, о которых я упомянул выше. Много было и духовенства, т. к., как известно, Москва в то время изобиловала церквами. которых было в ней "сорок сороков". Все эти люди жили своими мелкими интересами, редко бывая, как говорили тогда, в городе и "гром витиев" и "шум словесной войны" почти не доходил до них. Жизнь текла мирно и спокойно, и событиями в ней были лишь свадьбы и похороны, поглазеть на которые сбегались толпой соседи. Особенно привлекательны были военные похороны, на которые наряжались (57) войсковые части с оркестром музыки. Из этих похорон самыми интересными были генеральские, т. к. на них наряд войск был от трех родов оружия: пехоты, кавалерии и артиллерии. На свадьбах в толпе говорилось не столько о красоте невесты, сколько о размере ее приданого и в чем оно состояло. О женихе же говорили, хваля его, что он трезвый человек и, наверное, бить жену не будет.

Хороша была московская зима, но московская весна не уступала ей в прелести. Правда, она часто приходила поздно и заставляла себя долго ждать, правда и то, что борьба ее с зимой была нелегкая и часто дело не обходилось без того, что зиме удавалось приостановить на короткое время ее торжественное шествие. Зато когда победа была за ней обеспечена, в какой красе и силе она устанавливалась. Для нас, мальчиков, весна обладала особой прелестью: ее приход значил близость окончания учебного года и наступления вакаций, а с ними и переезда в деревню. Уже с 9-го марта (ст. ст.), когда в булочных начинали продавать особые витые хлебцы с птичьими головками, называемые "жаворонками", мы с нетерпением начинали ждать весны. Ее приход был сначала медленный. На улицах еще стоял санный путь, портящийся с каждым днем. По ночам еще морозило, но днем воздух был уже мягким. Так хотелось поскорее скинуть тяжелое зимнее платье и обновить легкое, весеннее. И вот, наконец, на улицы выходили полчища дворников, вооруженные кирками и лопатами, выезжали одноконные розвальни и закипала работа по уборке снега. В три дня должна была быть сделана, так называемая тогда, " весна Власовского", известного московского полицмейстера. Булыжная мостовая освобождалась от зимнего покрова, и, о радость, по улице с шумом проезжала первая извозчичья пролетка. Сколько было наблюдений через все еще двойные рамы, сколько разговоров о том, закладывать ли сани или коляску.