Воспоминания: 1826-1837 - [23]

Без промедления я сделал все необходимые приготовления для поездки по суше и в тот же день после обеда уже находился в коляске рядом с императором все пределов Одессы. Один фельдъегерь был отправлен вперед для того, чтобы от моего имени приготовить лошадей, другой следовал за нами, и это была вся свита Его Величества. Все остальные остались на фрегате, который получил приказ выйти в море, как только позволит ветер. Таким образом, мы приехали в Сатаново примерно за то же время, которое понадобилось для нашего возвращения в Одессу.

В окружавшей нас полнейшей темноте было невозможно подвергаться риску и ехать по длинной набережной и по мосту, на заре мы продолжили путь. Самая глубокая тишина царила в этих же местах, где во время нашего первого проезда грохотали пушки и сражались две армии. На другом берегу Дуная мы довольно долго ждали лошадей, дороги были разбиты. Большой лес, который нам предстояло пересечь, был полон грабителей. Для защиты императора было всего четверо казаков, к тому же на плохих лошадях. Выйдя на равнину, мы встретили толпу болгар, которые, спасаясь от турок, брели по этой земле со своими женами, детьми и всем имуществом. Этих болгар могли искать неприятельские части, на коляску императора могли напасть и профессиональные воры, некрасовцы. Совершенно чуждый этим страхам император или спокойно спал в коляске, или весело беседовал, как если бы мы прогуливались между Петербургом и Петергофом. Ко мне сон не шел, мои глаза были широко раскрыты и постоянно настороже со всей той живостью, которую им придавало беспокойство моей души. Находиться одному с российским императором на турецкой земле казалось мне столь устрашающим положением, от которого даже сейчас, шесть лет спустя, меня бросает в дрожь даже сильнее, чем в ту пору.

В Бабадахе император подробно осмотрел большой госпиталь, большинство врачей были больны, смерть уже произвела там такие опустошения, от которых сжималось его отеческое сердце. Мы продолжили наш путь в Костенджи все на таких же плохих лошадях и в сопровождении двух или четырех казаков, тоже плохо снаряженных. Ночь застала нас врасплох, очень плохая и почти неразличимая дорога не позволяла ехать быстро. Во мраке там и сям мерцали огни, но было невозможно понять, принадлежали они своим или врагам. Наконец, мы заметили огни, которые своей правильной формой подсказали нам, что они принадлежат нашим войскам. Затем мы различили палатки и услышали крики часовых, и вот мы оказались в центре лагеря, который принадлежал дивизии гвардейской легкой кавалерии. Императора узнали по голосу, в один момент генералы, офицеры и солдаты сбежались к палатке дивизионного командира, у которой остановилась наша коляска. Невозможно описать их радость, когда они увидели императора. Она усилилась еще, когда они узнали, что он один проехал более 200 верст по разграбленной неприятельской территории. Нам необходима была еда и отдых, мы нашли здесь добрый ужин и хорошие постели.

Рано утром следующего дня перед лагерем выстроились и прошли парадным маршем полки драгун, гусар и улан вместе с полевой конной артиллерией. По моей настойчивой просьбе полк конных егерей был направлен к Мангали для того, чтобы небольшими группами охранять дорогу, по которой император собирался продолжить свой путь. Император был полностью удовлетворен прекрасной сохранностью войск и хорошим состоянием лошадей, можно было бы сказать, что эта кавалерии только вышла из своих казарм. Он поблагодарил всех и направился в небольшую крепость Костенджи с тем, чтобы осмотреть госпиталь и склады, затем мы продолжили наш путь. В Мангали, небольшом городе на берегу моря, император посетил больных, которые из-за отсутствия больших домов были размещены более, чем в 50 домиках. Вследствие этого мы более двух часов ходили по устрашающей жаре. Для того чтобы обеспечивать эти маленькие госпитали, было всего два врача, один из которых болел лихорадкой, остальные уже погибли от воинских тягот и нездорового климата. Большие потери понесли также снабженцы, кухни и обслуживающий персонал, которые могли обеспечить больных только самым необходимым. Это ужасное положение живо тронуло императора. Мы покинули это грустное место и продолжили наш путь.

К вечеру мы прибыли в Каварну, где находилась большая часть императорского обоза. Император пошел в город для того, чтобы посетить больных и осмотреть приготовления к обороне, а я направился в императорскую квартиру с тем, чтобы отдать приказ без промедления двигаться к Варне, куда в течение двух дней должна была собраться вся гвардейская пехота. Тем временем фрегат с членами императорской свиты поднял паруса в Одессе, и только что бросил якорь в виду Каварны. Граф Потоцкий сошел на берег для отдачи необходимых распоряжений, после чего на исходе дня император сел в шлюпку и при сильном ветре поднялся на борт фрегата. Только здесь я узнал о том, что тело моего бедного брата было положено в специально устроенном месте в мечети Каварны и ждало, когда какое-либо судно смогло бы его перевезти в Одессу. Это известие, а также мысль о том, что я находился так близко от моего брата и не мог ни проститься с ним, ни поплакать над его гробом, привели меня в отчаяние. Желая избавить меня от столь душераздирающей сцены, император милостиво запретил всем разговаривать со мной о моем брате и послал меня со своими приказаниями в лагерь, пока он сам осматривал город.