Воспоминания: 1826-1837 - [22]
Константин Христофорович Бенкендорф с женой Натальей Максимовной, урожденной Алопеус.
Император уполномочил меня сделать соответствующее предложение графу Воронцову и прибыть с его ответом в Николаев, куда я должен был наземным путем прибыть в то же время, что и он по воде. По существу переговоры были легкими, граф с удовольствием принял предложение и на следующий же день он прибыл к месту своего нового назначения. Я отвез эту новость в Николаев, что окончательно уверило императора в успехе осады Варны. Он во всех деталях осмотрел сооружения этого важного арсенала нашего черноморского флота, который был основан князем Потемкиным и во многом усовершенствован знаниями и усердием адмирала Грейга, который с необыкновенной энергией работал там на протяжении двух десятков лет.
Здесь все было поставлено на широкую ногу и хорошо управлялось — Артиллерийская и Кораблестроительная школы, склады и стройки. Созданный в пустыне по воле могущественного фаворита Екатерины город быстро рос, его украшали красивые здания, церкви, проспекты. Все здесь свидетельствовало о созидающей силе гения и могущества России. После двухдневного пребывания в городе, в самую прекрасную погоду мы вновь взошли на борт, на буксире у парового катера наш изящный корвет величественно прошел перед завоеванным берегом Очакова и Кинбурна. С гордостью вспоминаешь о родившейся здесь славе Суворова, который сбросил в море огромный турецкий десант, здесь еще видны старинные башни, указывавшие на расположение этой крепости, служившей передовым постом османского владычества, которая пала перед храбростью и кровью, пролитой нашими доблестными солдатами. Батареи форта Кинбурна и Очакова артиллерийскими залпами приветствовали императорский флаг. К вечеру поднялся сильный встречный ветер, от которого императрице стало плохо, из-за чего все плавание потеряло всякое очарование. Только к утру, после сильной качки, мы бросили якорь перед Одессой.
Я был совершенно не готов к той обжигающей боли, которая меня ожидала. Тот же адъютант, который привез известие о ранении князя Меншикова, сообщил о гибели моего замечательного брата. Император, не пожелавший сообщить мне об этом при отъезде, взял на себя эту печальную обязанность в день нашего возвращения. Несмотря на все его заботу и мягкость, с которыми он сообщил мне эту ужасную весть, она потрясла меня до глубины души и отняла все физические и моральные силы. Я был безутешен и ушел к себе для того, чтобы выплакаться и предаться скорби. Мой несчастный брат стал жертвой болезни, явившейся следствием тягот войны. В Праводах, где он командовал отрядом, не было ни врачей, ни медицины, и он умер от отсутствия лечения. У него остались сын и дочь, после смерти матери его сын жил в Петербурге у моей жены, куда через несколько месяцев приехала из Штутгарта и его дочь, жившая там под присмотром гувернантки. В Штутгарте находилась могила жены моего брата, он завещал похоронить его рядом с ней, его тело было перевезено и захоронено в том месте, где он построил памятник своей любимой супруге. Для того чтобы сделать ему гроб в Праводах использовали свинец из местной мечети, таким образом, мой брат покоится в Штутгарте в гробу из свинца, который был взят в неприятельском городе, где окончилась его служба и его жизнь.
Императорская гвардия вышла из Петербурга в конце зимы и быстро двигалась к театру военных действий. Командовавший гвардией великий князь Михаил покинул ее только для того, чтобы руководить осадой крепости Браилов и последовать за императором по другую сторону Дуная. Через несколько дней после своего прибытия в Одессу он выехал навстречу гвардии, которая уже перешла мост у Сатановы и имела приказ двигаться к Варне. Желая прибыть туда в это же время, император расстался с императрицей и вновь поднялся на борт фрегата, который доставил его в Одессу. После обеда в присутствии всего собравшегося населения, которое желало своему государю счастливого плавания, якорь был поднят и поставлены паруса. Вскоре Одесса скрылась из наших глаз, и очень свежий ветер, казалось, дал возможность высчитать продолжительность плавания. Но к восходу солнца переменивший к тому времени направление ветер превратился в ненастье. Вместо того чтобы выиграть время, мы его проиграли. Лавировать было бесполезно, капитан предсказывал несколько дней встречного ветра и он предложил вернуться в Одессу для того, чтобы избежать несчастных случаев в непогоду. В нетерпении оказаться в Варне император решил ехать туда по суше и приказал вернуться к Одессе. Ветер дул так неистово, что было почти невозможно поставить паруса.
Опустившаяся ночь застала нас еще на весьма большом расстоянии от того места, где мы должны были стать на якорь. Ночь была темной, ветер дул с невообразимой силой, гроза покрыла небо густой облачностью, которая временами подсвечивалась дальними всполохами. В этих отблесках мы иногда могли различить берега. По непростительной небрежности сигнальные огни, которые должны были указать нам дорогу, не были зажжены. Мы были вынуждены запросить сигнальные огни на брандвахте и вскоре нам ответили. Огни Одессы и грозовые вспышки, осветившие дома города, окончательно указали нам путь, и к полуночи наш фрегат бросил якорь. Император спустился в свою шлюпку, и мы погребли к порту. Непогода была ужасная, в полной темноте мы высадились на берег и по клейкой грязи пешком направились дому графа Воронцова, где ночевала императрица. Мы с императором были единственными прохожими на этих улицах, которые непогода и глубокая ночь сделали безлюдными, с трудом мы поднялись на гору, и у дверей дома я покинул Его Величество. Я направился к дому князя Волконского, который перепугался, увидев, как я появился у его кровати в тот момент, когда, по его мнению, я был далеко в море и находился ближе к Варне, чем к Одессе. Императрица и весь город были не менее удивлены нашим возвращением.
