Воспоминания: 1826-1837 - [131]

По мере приближения окончания нашего путешествия император с все возраставшим нетерпением желал увидеться с императрицей. Посчитав, что мы движемся недостаточно быстро, он приказал мне приготовить ему небольшие почтовые сани. Я следовал за ним на других точно таких же, и они составляли весь дорожный экипаж государя всероссийского. Восторженные крики толпы, собравшейся перед императором, испугали лошадей и внезапно они понесли. В этом месте на улице был довольно крутой спуск, и меня бросило в дрожь от надвигавшейся опасности, и меня бросило в дрожь от надвигавшейся опасности. Но император встал в санях во весь рост, перехватил вожжи и вскоре, благодаря своей физической силе, ему удалось сдержать безумный бег почтовых лошадей. От испуга и восхищения люди словно приросли к месту, восторженные крики возобновились и издали сопровождали быструю езду их государя. Проехав несколько станций, мы нашли высланные из Москвы нам навстречу императорские сани. Государь не хотел в них пересаживаться, но из хорошего отношения ко мне, видя, как я устал, он все же согласился.

Мы продолжили наш путь с большим комфортом и по прекрасному первому снегу проехали всю дорогу от Тулы до Москвы в 140 верст за 7 часов. Утром к нашему пробуждению императорский штандарт, развевавшийся над дворцом, возвестил столице о прибытии государя. Вскоре площадь уже была полна народом, и император, как всегда пешком, прошел к собору, сопровождаемый криками радости и любви. Во время нашего трехдневного пребывания в Москве император нашел время посетить все важнейшие общественные заведения и принять участие в парадах, безо всякого ущерба государственным делам. Каждый день из Петербурга прибывали курьеры, которых обычно отправляли обратно в тот же день, в крайнем случае, на следующий. Император никогда не ложился спать, не закончив со всеми бумагами, и его рабочий стол во время поездок был так же чист, как это обычно бывало, когда он находился в Петербурге. Никогда и ничто не могло заставить его не исполнить эту взятую им на себя святую обязанность в тот же день рассмотреть дела, присланные на его решение, или прочитать бумаги.

Для переезда из Москвы в Царское Село нам хватило 38 часов, несмотря на то, что дорога еще не устоялась, и два раза нам пришлось пересаживаться из саней в коляску. Императрица и члены императорской семьи оставались там еще больше недели, прежде чем возвратиться в Петербург.

* * *

Принц Ольденбургский, сын великой княгини Екатерины, несколько лет назад обосновался в Петербурге и, несмотря на свою крайнюю молодость, с упорством и при больших способностях посвятил себя государственным делам. Он страстно любил Россию, не упускал случая быть ей полезным и доказать, что он достоин принадлежать к семье, которая ей управляет. Став членом Сената и тщательно изучив все законы и юридические механизмы империи, он почувствовал потребность создать в государстве учебное заведение для молодых людей, где их готовили бы для исполнения важнейшей юридической функции. С этой целью на свои средства, не считаясь с расходами, он основал школу, и посвятил всего себя выбору учителей и инспекторов, которые должны были ею руководить и вести там занятия. Для этого он приобрел обширный дом на Фонтанке напротив Летнего сада. В декабре месяце в присутствии императора, великих князей и всех высших руководителей империи это новое заведение, насчитывающее уже больше сотни учеников, было торжественно открыто. С этих пор принц Ольденбургский продолжал относиться к нему с отеческой заботой.

Принц П.Г. Ольденбургский.

1836

Польские эмигранты постоянно продолжали свою гнусную деятельность с тем большими ухищрениями и энергией, что их предосудительное поведение за границей последовательно лишало их того интереса и симпатий, которые их борьба в столь большой степени привлекала к ним во время и в конце революционных событий. Краков стал центром их опасных надежд и отправной точкой их преступных планов против России, Австрии и Пруссии.

Один поляк, которого я использовал, выполнял мое задание по наблюдению за одним тайным обществом, он, с моего ведома, стал активным его членом. Этот человек вызвал подозрение своих товарищей и был убит под Краковом. Начались открытые враждебные демонстрации против трех правительств-покровителей маленькой и смешной Краковской республики, они спровоцировали возмутительные случаи, не замедлившие зародить в Царстве Польском и на соседних территориях надежды на новое вооруженное сопротивление. Правительства Петербурга, Вены и Берлина решили совместными усилиями положить конец этим беспорядкам. В назначенный день русские, австрийские и прусские отряды вошли на территорию республики и под командованием одного австрийского генерала заняли Краков. Несколько зачинщиков возмущения были арестованы, другим удалось скрыться, добраться до Парижа и Лондона и начать там крикливую компанию против этого нарушения человеческих прав и против покушения трех союзных правительств на положения Венских договоров и установлений. Между тем, три кабинета были в своем праве, даже сами статьи договора давали им возможность вмешаться с целью восстановления порядка в Кракове, если местные средства и меры оказывались недостаточными или не достигали цели. По этому поводу в Париже и в Лондоне было много криков, газеты были полны ругательств по поводу того, что они называли тиранией деспотических правительств. Произошел обмен несколькими нотами, на том дело и кончилось. После нескольких дней пребывания войска были выведены с территории республики, оставив там для поддержания должного порядка австрийский отряд, который, возможно, оттуда уже не уйдет. Создание Краковской республики было несчастливым и непродуманным решением Венского конгресса, оно словно нарочно сохраняло очаг национализма или, вернее сказать, центр сопротивления и беспорядков в сердце польских владений трех держав, разделивших Польшу. Все вышеизложенное вместе с конституцией и образованием Царства Польского заставляет видеть в этом планы врагов России. Хотя, между тем, и нам остается только сожалеть об этом, рождение и существование республики было обязано тогда исключительно могущественной воле императора Александра. Это стремление к либерализму у самодержавного государя, вопреки мнению ближайших советников и интересам государства, будет величайшей загадкой нашего столетия.