Воспоминания: 1802-1825. Том I - [85]

Чтобы скрыть эту настоятельную и ужасную необходимость, 4-й корпус, находившийся все время на Петербургской дороге, двинулся вперед. Генерал Винценгероде приказал мне возвратиться в Клин, оставив один только пост в Волоколамске. Сам он выступил с драгунами, несколькими эскадронами гусар и казачьим полком, чтобы напасть врасплох на неприятельский отряд, занимавший Дмитров. В то же время полковник Иловайский получил приказ атаковать французские аванпосты на Московской дороге. Неприятель неожиданно покинул Дмитров и отступил на всех пунктах. На него наседали самым настойчивым образом, и, постепенно уступая территорию, он был преследуем до самых стен Москвы. Генерал Винценгероде лично двинулся в атаку с казачьими полками, которые, будучи ободрены ежедневными успехами и сидя на конях настолько же хорошо кормленных, насколько были плохо кормлены неприятельские лошади, опрокинули в улицы Москвы 3 кавалерийских полка, принявших удар. Казаки многих перебили и взяли более 400 пленных.

Великая армия Наполеона покинула Москву, и генерал получил несомненное известие, что оставленный в Кремле гарнизон тоже готовился очистить его и закладывал мины под его древние стены, чтобы оставить после себя самый разрушительный и кощунственный след.

Желая спасти Кремль, генерал лично направился к нашим аванпостам, которые уже проникли в город и находились в виду французского караула, поставленного возле дома губернатора. Генерал приблизился к нему, подавая знак своим платком, и не захотел, чтобы кто-нибудь за ним следовал. Офицер принял его, как парламентера, и собирался уведомить о нем маршала Бертье, бывшего в Кремле, когда пьяный французский гусар бросился на генерала и увел его в плен. Наши казаки находились слишком далеко, чтобы подать ему помощь, а молодой Нарышкин, кинувшийся один, чтобы разделить участь своего начальника, объявил его имя и звание и был также уведен в плен.

Я получил ночью это неожиданное известие и поспешил на аванпосты. Тотчас же я выслал трубача с письмом, чтобы предупредить, что французские генералы, находившиеся в нашей власти, отвечают своей жизнью за малейшую неприятность, которая может случиться с генералом Винценгероде. В два часа утра ужасный взрыв, сопровождаемый вспышками света, возвестил нам о разрушении Кремля и об освобождении Москвы.

* * *

10 октября 1812 г. мы вступили в эту древнюю столицу, которая еще вся окутана дымом. Едва могли мы проложить себе дорогу через трупы людей и животных. Развалины и пепел загромождали все улицы; одни только разграбленные и совершенно почерневшие от дыма церкви служили печальными ориентирами среди этого необъятного опустошения. Заблудившиеся французы бродили по Москве и становились жертвами толпы крестьян, которые со всех сторон стекались в этот несчастный город.

Моей первой заботой было поспешить в Кремль, в эту метрополию Империи. Огромная толпа народа стремилась туда проникнуть: потребовались неоднократные усилия казаков лейб-гвардии Казачьего полка, чтобы оттеснить ее и защитить доступы, образовавшиеся вокруг Кремля в результате обрушения стен. Вместе с одним офицером я вступил в собор, который видел только во время коронации Императора блистающим роскошью и наполненным первыми сановниками Империи. Я был охвачен ужасом, найдя теперь этот почитаемый храм, который пощадило даже пламя, перевернутым вверх дном безбожием разнузданной солдатни, и убедился, что состояние, в котором он находился, необходимо было скрыть от взоров народа.

Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и разорваны. Все, что могло возбудить или ввести в заблуждение алчность солдата, было украдено, алтарь опрокинут, вино из бочек вылито на священный пол, а людские и конские трупы наполняли своим зловонием церковные своды, которым полагалось благоухать ладаном. Я поспешил наложить свою печать на дверь и защитить вход в собор сильным караулом. Весь остальной Кремль сделался добычей пламени или был потрясен взрывом мин; арсенал, колокольня Ивана Великого, башни и стены превратились в груды камней. Большое здание Воспитательного Дома привлекло мое внимание; несколько сотен детей, застигнутых вступлением неприятеля, умирали от голода; множество женщин и раненных русских, которые не могли спастись бегством, нашли в нем убежище, и там же были оставлены несколько тысяч больных французов. Все просили хлеба, а опустошение окрестностей Москвы не позволяло удовлетворить немедленно такую насущную потребность. Коридоры и дворы этого огромного здания были наполнены мертвыми — жертвами нищеты, болезней и страха.

Другие большие здания были завалены русскими раненными, спасшимися от пожара и едва поддерживавшими существование; без помощи, без пищи, окруженные трупами, они ожидали конца своих страданий.

Неприятель, очищая Москву, предал огню все, что еще оставалось от этого несчастного города; у нас не было никаких средств потушить пожары, которые всюду увеличивали беспорядок и бедствия; крестьяне толпою бросались грабить и захватывать соляные склады, казну с медными деньгами и винные погреба. Весь наш отряд, как бы затерявшийся в огромном пространстве Москвы, едва был достаточен для того, чтобы сдерживать эту чернь, вооруженную добытым у неприятеля оружием. Только на третий день мы смогли немного отдохнуть и почувствовать себя в безопасности посреди этого беспорядка. Прибыли обозы с продовольствием, и целые толпы населения вернулись в город, чтобы отыскать среди пепла следы принадлежавших им домов и, не сожалея о своих потерях, возблагодарить Бога за освобождение Москвы.