Воспоминания: 1802-1825. Том I - [84]

Множество крестьян последовали за этими маленькими отрядами, которые на следующий вечер благополучно соединились и привели с собой более 800 пленных, много повозок, лошадей и скота и даже несчастных женщин, которые со своими детьми последовали за французской армией из всех частей Европы.

Генерал Винценгероде, вынужденный оставаться в Клину, имея перед собой значительные силы, и наблюдать Дмитров, находившийся у него на фланге, приказал мне не слишком удаляться от Волоколамска и избрать местом постоянного пребывания Порохово, откуда я должен был лишь высылать партии, чтобы беспокоить неприятеля.

Полковник Иловайский, продолжавший командовать авангардом на большой Московской дороге, имел несколько удачных дел, его партии снова начали захватывать неприятельские разъезды и фуражиров. Редкий день проходил без того, чтобы ими не были взяты две-три сотни пленных, а иногда и больше. Мои партии были не менее удачливы и нападали врасплох на французов в окрестностях Рузы, Звенигорода и на большой дороге из Смоленска в Москву, где они захватывали почту и курьеров.

Мой брат, бывший поверенным в делах в Неаполе, возвратился в Россию в тот момент, когда Наполеон, как при новом крестовом походе, ополчил всю Европу против нашей Империи. Он счел своим долгом дворянина просить о поступлении на военную службу. Император соблаговолил принять его майором и назначить к генералу Винценгероде, который прислал его ко мне вместе с подкреплением из казаков. Я был приятно удивлен при виде его и поспешил предоставить ему возможность получить боевое крещение. Он начал с того, что атаковал внезапно на большой дороге из Москвы в Смоленск неприятельскую кавалерийскую партию, которую он обратил в бегство, и привел из нее более 100 пленных и курьера, везшего очень интересные депеши, из коих мы узнали, в каком плачевном состоянии находится французская армия.

Мой лагерь имел вид воровского притона; он был переполнен крестьянами, вооруженными самым разнообразным оружием, отбитым у неприятеля. Каски, кирасы, кивера и даже мундиры различных родов оружия и наций причудливым образом смешивались с бородами и крестьянской одеждой. Множество людей, занимавшихся темными делами, являлись беспрерывно торговать добычу, ежедневно доставлявшуюся в лагерь. Там постоянно встречались солдаты, офицеры, женщины и дети всех объединившихся против нас наций. Новые экипажи всевозможных видов, награбленные в Москве; всякие товары, начиная от драгоценных камней, шалей и кружев, и кончая бакалейными товарами и старыми сворками для собак. Французы, закутанные в атласные мантильи, и крестьяне, наряженные в бархатные фраки или в старинные вышитые камзолы. Золото и серебро в этом лагере обращалось в таком изобилии, что казаки, которые могли только в подушки своих седел прятать свое богатство, платили тройную и более цену при размене их на ассигнации. Крестьяне, следовавшие всюду за казачьими партиями и бдительно несшие аванпостную службу, забирали себе основную долю всей добычи, скот, плохих лошадей, повозки, оружие и одежду пленных. Лишь с величайшим трудом удавалось спасать жизнь последних — страшась жестокости крестьян, они отдавались под покровительство казаков. Часто бывало невозможно уберечь их от ярости крестьян, побуждаемых к мщению обращением в пепел их жилищ и осквернением их церквей. Самым жестоким в этих жутких сценах являлась необходимость делать вид, что их одобряешь, и хвалить то, от чего волосы на голове вставали дыбом. Тем не менее, при этой неурядице и среди отчаяния, когда, казалось, Бог покинул нас, и наступила власть демона, нельзя было не заметить характерных и добродетельных черт, которые, к чести человечества и к славе нашей нации, придавали этой уродливой картине возвышенные оттенки. Никогда еще русский крестьянин не проявлял большей привязанности к своей религии и к своему отечеству, большей преданности Императору и повиновения законам.

На основании ложных доносов и низкой клеветы, я получил приказ разоружать крестьян и расстреливать тех, кто будет уличен в бунте. Удивленный этим приказом, столь противоречащим великодушному и покорному поведению крестьян, я отвечал, что не могу обезоружить те руки, которые сам вооружил, и которые служат делу уничтожения врагов отечества, и не могу назвать бунтовщиками тех, кто жертвует жизнью для защиты своих храмов, своей независимости, своих жен и домашних очагов, но звание изменника принадлежит тем, кто в такой священный для России момент осмеливается клеветать на самых ревностных и чистых ее защитников. Этот ответ произвел большое впечатление, успокоил опасения, которые старались внушить Императору, и, возможно, навлек на меня вражду некоторых интриганов в Петербурге.

Тем временем Наполеон начал замечать опасность своего положения; он рассчитывал на мир, а ему отказывали во всех переговорах. Приближалась зима: голод и недостаток всех предметов, необходимых для обмундирования и пополнения боеприпасов, увеличивались. Коммуникации были перерезаны многочисленными партиями, которые всюду подстерегали транспорты и разбивали конвои. Раненые покидались, начали обнаруживаться разные болезни; пренебрежение дисциплиной возрастало вследствие необходимости каждому заботиться о собственном пропитании. Упадок духа, опасения и ропот овладели, наконец, этой армией, привыкшей к быстрым успехам и зажиточности Германии и Италии. Наша армия пополнялась из всех губерний Империи, продовольствие притекало к ней в изобилии, доверие и энтузиазм поддерживались твердостью Императора и вдохновлялись множеством мелких боев, результаты которых были всегда в нашу пользу. Армия, которую мир с Турцией отдал в распоряжение Императора, превосходила австрийскую армию, состоявшую под командованием князя Шварценберга, и угрожала отрезать Наполеону путь отступления. Император, полностью уверенный в добрых намерениях шведского наследного принца Бернадота и полагавшийся на союз с ним, оголил Финляндию и отправил генерала Штейнгеля с его войсками на подкрепление слабой армии графа Витгенштейна. Ополчения были сформированы и выдвигались со всех сторон. Наконец, фельдмаршал Кутузов поручил генералу Беннигсену атаковать французский авангард под командованием принца Мюрата. Последний был застигнут врасплох при Тарутине и почти уничтожен. Тогда Наполеон увидел, что нельзя больше терять времени и что малейшее промедление может похоронить его со всей армией в развалинах Москвы. Он приготовился к отступлению. Приходилось покинуть столицу России, совершив славный подвиг — решиться бежать от самого удивительного предела своих побед, разрушить мощное влияние, произведенное этим завоеванием на общественное мнение, уничтожить в своей армии веру в его неизменное счастье, и показать удивленной и готовой стряхнуть иго Европе свою слабость и силу России.