Воспоминания: 1802-1825. Том I - [76]

М.И. Кутузов. 1811.

Ненастное время года продолжалось, дожди и грязь ослабляли и утомляли нашу армию. Всем хотелось мира. Было известно, что в турецком лагере находились молодые люди из самых известных семей Константинополя, и что они готовы скорее умереть, чем сдаться в плен. Тогда хитрый и ловкий генерал Кутузов предложил, как знак уважения доблести, каждый день посылать в лагерь пищу. Для паши и, в особенности, для командующего посылалось все, что можно было найти из еды и для поддержания достатка. Эти дары принимались с благодарностью, но не в качестве условия капитуляции. Тем временем, отношения становились все более оживленными и дружескими, туркам было разрешено писать домой. Они не преминули расхвалить великодушие русских и нарисовали ужасающую картину положения, в котором они оказались. Отцы этих храбрецов, в том числе некоторые представители высшей знати Империи, стали желать мира, чтобы спасти своих детей. Они рассматривали сдержанное поведение русского главнокомандующего, как доказательство легкости, с которой наше правительство будет вести переговоры. В конце концов, генерал Кутузов, уставший от непогоды и от страданий наших солдат, предложил турецкой армии выйти из лагеря с оружием, пушками, обозами и со всеми воинскими почестями, а затем отправиться на зимовку в несколько указанных ей деревень. Условием было то, что ни один турок не будет пытаться перейти через Дунай, и что будет объявлено полное перемирие до тех пор, пока не продолжится кампания. Если же мир не будет заключен, то турки вернутся в свое предмостное укрепление, и будут продолжать его защищать. Турки приняли это выгодное и вызывающее удивление предложение, и кампания закончилась.

Неприятельский корпус, который с горы Калафат угрожал Малой Валахии, пересек Дунай и исчез, что позволило корпусу генерала Засса уйти на зимние квартиры.

Генерал Кутузов с триумфом вернулся в Бухарест, где праздники и увеселения сменили тяготы и опасности войны.

* * *

После нескольких недель пребывания в главной квартире я направился в Петербург. Судьба привела меня за кулисы. Я не мог покинуть этот французский театр, который уже доставил мне столько удовольствий и огорчений, и чтобы перепробовать все жанры, я обратился к королеве оперы. Мадам Филисса прекрасно играла и пела самым соблазнительным голосом, она обладала живостью и прекрасной фигурой. Мои связи с трагедией, а затем с комедией, не позволили мне раньше обратить к ней свои стремления. Её суровая преданность своему мужу и его ревность не позволили мне следовать своим влечениям, но любовь побеждает любые рациональные доводы, и я мечтал только о том, чтобы утвердиться в доме Филиссы. Я стал другом мужа, сестры, братьев и кончил тем, что более не покидал это общество, которое с каждым днем притягивало меня все больше и больше.

Филисса была слишком умна, чтобы не заметить цели моего усердия. Но, находясь под суровым контролем и любя своего мужа, она очень нескоро и с большими оговорками позволила мне сказать ей о своей страсти. Она удвоила количество знаков дружеского расположения, не позволяя мне надеяться на большее.

1812

Целыми днями мы были рядом, и моя любовь росла. Казалось, она опасалась довериться человеку, который бросался от одного приключения к другому, и, возможно, присоединил к своей любовной переписке и те письма, которые она могла бы ему написать. Я поспешил принести ее сестре подборку таких писем и сжег их все; я отдал ей также все портреты и подарки, которые получал. Такое доверие тронуло Филиссу, и в тот же вечер в театре, во время ее одевания перед выходом на сцену, когда я с горячностью рассказывал ей о своих чувствах и огорчениях, я услышал в ответ, что она тоже меня любит, и что я со своего места в зрительном зале должен следить за ее взглядами, так как она посмотрит только на того, кого любит.

Полный беспокойства, я занял свое место и более, чем когда-либо внимательно следил за ее прекрасным лицом все то время, пока она была на сцене. Я изучал, опасался и надеялся; я не увидел, чтобы она посмотрела на кого-нибудь, только, уходя со сцены, она бросила на меня свой взгляд, полный доброты.

После окончания спектакля, полный беспокойства и ревности, я бросился в ее ложу и спросил, на кого же она смотрела. С той прекрасной наивностью, которая была для нее характерна, она ответила, что это был я, и наполнила меня радостью. Нам осталось только найти способ видеться, это было самое трудное. Мы искали этот способ, когда Корсиканец объявил войну. Я был оторван от мира прекрасных грез и покинул Петербург, чтобы оказаться в Вильне до приезда Императора.

Надо было расставаться. Мы обещали писать друг другу и поддерживали переписку почти год. Мой товарищ граф Браницкий был возлюбленным сестры Филиссы мадам Бертен, они жили вместе, и их расставание только усилило печаль нашего прощания.

Император не замедлил последовать за нами, и вся императорская семья собралась в Вильно. Гвардия покинула Петербург, и вся собиравшаяся со всех сторон армия приблизилась к границам.

Наполеон собрал под свои деспотичные знамена войска различных наций: подданных своей Империи и покоренных ею стран. Когда он был в Дрездене, ему подчинилась Австрия, побежденная Пруссия вооружалась в его поддержку, все князья Рейнской конфедерации, Италия, Голландия и Испания посылали своих солдат к нашим границам. А в Вильно еще сомневались, будет ли война.