Воспоминания: 1802-1825. Том I - [21]
Мы отправились по пограничной дороге кавказской границы, и остановились в Георгиевске, главном городе Кавказского наместничества, и вся эта пограничная линия, которая защищает наши губернии от неспокойных и разбойных жителей Кавказских гор; вид этой знаменитой цепи, предела побед Александра и границы крепостного рабства, которое Рим навязал народам, где столько армий нашли свою гибель, откуда столько народов вышло для того, чтобы опустошать земли, внушать уважение и вызывать удивление. Посреди этой горной цепи, покрытой вечными снегами, виден возвышающийся громадный Эльбрус, который жители именуют Кот-гора. Мы поехали в Константиногорск, маленькую крепость у подножия гор, именуемых Бештау, в добрых 20 верстах от Георгиевска, где находятся сернистые и очень горячие воды, которые привлекают все годы великое множество больных; мы оставили генерала и его супругу подогревать их любовь в сере, а сами отправились ещё на добрых 30 вёрст дальше, к минеральным водам, именуемым кислыми водами, которые имеют много сходства с водами Зельцера, и где мы обнаружили одно общество, очень значительное и очень расположенное к тому, чтобы разделить веселье, которое нас сопровождало. Один полк стрелков и два казачьих полка охраняли здесь воды и больных и защищали их от посягательств черкесов, которые смотрят с крайним неудовольствием на это заведение, которое расположено уже в их горах.
Я там познакомился с одним черкесским князем, именуемым Росланбеком, братом Измаил-бея, который служил в наших войсках и был в тот момент в Петербурге.
Сам Росланбек имел чин полковника, и обладал довольно значительной пенсией, но поскольку он уже несколько раз воевал против нас, то большого доверия к его дружбе не было. Однако я принял с удовольствием тот дар, что он мне преподнёс: проехать с ним добрых 30 вёрст, чтобы увидеть его жилище, его воинов и его сестру, которая слыла очень красивой. Почти невозможно увидеть ни одну черкешенку, и их красота столь много славится, что я не обратил внимания на внушения, которые мне сделали, об опасности, которой я мог бы подвергнуться. Ещё несколько молодых людей присоединились к нам, и после того, как мы ехали несколько часов через горы и чарующие селения, мы прибыли в селение нашего князя. Он дал в нашу честь очень хороший обед по обычаю своей страны, показал нам своих лошадей, своё оружие, и смутно — свою сестру, у которой мы смогли хорошо различить только фигуру, которая была великолепна, как у всех черкешенок, чьё элегантное одеяние даёт возможность показать её. Мы вновь оседлали коней, и по сигналу стрелы, которую Росланбек самолично пустил на невероятную высоту, более 400 черкесов в кольчугах и шлемах, вооружённые различным оружием, прискакали к нам во весь опор. Это была кавалерия наивысшего уровня, самая искусная и наилучшим образом вооружённая из всех, которые можно было бы увидеть; он нам сказал, взирая с удовлетворением, чтобы мы любовались его войском, хотя бы здесь и был один конвой казаков. После того, как нам показали их способ ведения боя, стреляя по цели во время скачки во весь опор из ружья, из пистолета и из лука, он проводил нас в наш лагерь, где все были очень рады вновь увидеть нас, сильно укоряя нас за неосторожность. Тот самый Росланбек два года спустя лишил нас двух пушек, разбил две роты стрелков и объявил себя навсегда самым непримиримым врагом России.
Я познакомился ещё с одним князем, живущим в горах; его называли Максимка; он сказал мне с полным воодушевлением, присущим этим народам, «здесь я — Максимка, а когда проходят через ущелье, которое ведёт в Грузию и которое возвышается над моим селением, меня величают Максимом Павловичем».
Мы продлили более, чем могли, наше пребывание на этих водах, где несколько женщин присоединились к развлечениям общества; в одном шатре недалеко от моего проживали две сестры — дочери одного старого генерала; старшая, будучи замужем, очень захотела позволить мне скрытно разделить с ней ложе, но так как несколько дней спустя она узнала, что я отнюдь не был деликатным, ей пришлось искать счастья в другом шатре, более дальнем, у стряпухи этих двух сестёр. Наш генерал, запасясь здоровьем и силой, вернулся к нам в Георгиевск, где госпожа губернаторша захотела отведать моих здоровья и сил; это была очень красивая женщина, более чем легкомысленного поведения, и это именно то, что годилось для путешественника. Мы покинули, наконец, эти места удовольствия, и поехали вновь по пограничной дороге до Кизляра, повсеместно сопровождаемые приграничными казаками, из которых гребенские и семейные являются наилучшими; они одеты, вооружены и ездят верхом в точности как черкесы, и перед лицом постоянной необходимости защищать свои очаги и собственную жизнь они так закалились, что можно смело сказать, что они во многом превосходят лучших донских казаков.
Кроме того, эта линия границы защищается регулярными войсками, как пехотой, так и драгунами, и поселениями, защищённые валами с наблюдательными пунктами.
Кизляр — левый край этого участка границы, расположен почти в устье Терека, который образует нашу границу, начиная за 50 вёрст вправо от Моздока и до Каспийского моря, он пользуется доброй славой из-за количества вина и водки, производимых здесь. Здесь мы покинули пограничную линию и наш смелый конвой, и отправились в Астрахань, через ужасную пустыню, в которой калмыки единственные поддерживают посты, и устраивают там мимоходом свои кочевнические жилища.
Перед нами воспоминания, принадлежащие перу офицера Императорской Главной Квартиры, причем довольно осведомленного о ее деятельности в начале войны в качестве главного военного штаба России. Это видно из того, как пишет автор о начальных военных действиях. Бенкендорфу принадлежит описание рейда отряда Винценгероде в глубь занятой французами Белоруссии, а также боя под Звенигородом. Важен и рассказ о том, что происходило под Москвой в дни, когда в ней была Великая армия, об освобождении Москвы и ее состоянии после ухода неприятеля.
Долгие годы Александра Христофоровича Бенкендорфа (1782–1844 гг.) воспринимали лишь как гонителя великого Пушкина, а также как шефа жандармов и начальника III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. И совсем не упоминалось о том, что Александр Христофорович был боевым генералом, отличавшимся смелостью, мужеством и многими годами безупречной службы, а о его личной жизни вообще было мало что известно. Представленные вниманию читателей мемуары А.Х. Бенкендорфа не только рассказывают о его боевом пути, годах государственной службы, но и проливают свет на его личную семейную жизнь, дают представление о характере автора, его увлечениях и убеждениях. Материалы, обнаруженные после смерти А.Х.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».