Воспламеняющая - [8]

– Эти плохие люди уже идут сюда? – Она понизила голос до шепота.

– Я не знаю. – Бух, бух, бух в мозгу. Уже не вороной конь без седока. Теперь – почтовые мешки, наполненные острыми железными обрезками, которые швыряют из окна пятого этажа. – Но мы должны предполагать, что да.

– Как мне добыть деньги?

– Ты знаешь, – ответил он, помявшись.

Слезы начали собираться в уголках глаз Чарли, покатились по щекам.

– Это неправильно. Воровать – это неправильно.

– Я знаю. – Он не собирался с этим спорить. – Но и гнаться за нами – тоже неправильно. Я тебе все объяснял, Чарли. По крайней мере пытался.

– О маленьком плохом и большом плохом?

– Да, о меньшем и большем зле.

– У тебя правда сильно болит голова?

– Достаточно сильно, – ответил Энди. Не стоило говорить Чарли, что через час, возможно, через два голова будет болеть так, что он лишится способности связно мыслить. Какой смысл еще сильнее пугать ее? Незачем делиться с ней и своими страхами: на этот раз им уйти не удастся.

– Я попробую. – Она поднялась со стула. – Бедный папуля. – И поцеловала его.

Он закрыл глаза. Телевизор работал. Звук доносился издалека, с трудом прорываясь сквозь нараставшую боль в голове. Когда Энди вновь открыл глаза, Чарли превратилась в маленькую фигурку, одетую в красное и зеленое, напоминавшую елочное украшение, петлявшую среди людей, рассыпанных по залу.

Пожалуйста, Господи, пусть у нее все получится, подумал он. Не позволяй никому подойти к ней или испугать еще сильнее. Пожалуйста, и спасибо Тебе, Господи. Договорились?

И он вновь закрыл глаза.

5

Девочка в красных брючках стретч и зеленой блузке из вискозы. Светлые волосы до плеч. Так поздно, и, похоже, одна. В одном из тех мест, где на такую маленькую девочку могли не обратить внимания и после полуночи. Она проходила мимо людей, но по существу никто ее не видел. Если бы она плакала, к ней мог бы подойти сотрудник службы безопасности, чтобы спросить, не потерялась ли она, знает ли номер рейса, на который купили билеты ее мама и папа, и как их зовут. Но она не плакала и выглядела так, словно знала, что делает.

Она не знала – в точном смысле этого слова, – но четко представляла себе, что ей нужно. Им требовались деньги: так сказал папуля. Плохие люди приближались, а папуля плохо себя чувствовал. В таком состоянии он даже думал с трудом. Главное для него сейчас – лечь, и чтобы никто его не трогал. Чтобы он мог поспать, пока не уйдет боль. Но плохие люди могли прийти… люди из Конторы, люди, которые хотели исследовать их, чтобы понять, как они устроены… и посмотреть, можно ли их использовать, заставить делать что-то еще.

Она заметила бумажный пакет для продуктов, торчащий из урны, и взяла его. Чуть дальше нашла то, что искала: ряд телефонных автоматов.

Чарли стояла, глядя на них, и боялась. Боялась, потому что папуля снова и снова говорил ей: нельзя этого делать… с самого раннего детства это было Плохо. Она не всегда могла контролировать Плохое. Могла причинить вред себе, или кому-то еще, или множеству людей. Тот случай

(ох мамочка извини боль повязки крики она кричала я заставила мою мамочку кричать… и я никогда этого больше не сделаю… никогда… потому что это Плохо)

на кухне, когда она была совсем маленькой… но ей и теперь очень больно даже думать об этом. Это было Плохо, потому что если дать ему волю, оно распространялось повсюду. И это пугало.

Было и еще кое-что. Импульс, к примеру. Так это назвал папуля, импульс. Только ее импульс был куда сильнее, чем папин, а потом голова у нее никогда не болела. Но иногда потом… вспыхивал огонь.

Название для Плохого звенело у нее в голове, когда она стояла, нервно глядя на телефонные будки: пирокинез. «Ничего не поделаешь, – как-то сказал ей папуля, когда они еще жили в Порт-Сити и по глупости думали, что находятся в полной безопасности. – Ты – воспламенитель, лапочка. Большущая зажигалка “Зиппо”». Тогда ей это показалось забавным, и она рассмеялась, но теперь уже ничего забавного не видела.

Существовала и другая причина, по которой ей следовало обходиться без импульсов: о них могли прознать. Плохие люди из Конторы.

– Я понятия не имею, что именно они о тебе знают, – сказал ей папуля, – но я не хочу, чтобы они узнали еще больше. Твой импульс не похож на мой, детка. Ты не можешь заставить людей… изменить свое мнение, верно?

– Н-нет…

– Но ты можешь заставлять вещи двигаться. И если они сумеют разглядеть некую систему, а потом свяжут эту систему с тобой, наше положение станет еще хуже.

И это было воровство, то есть тоже Плохое.

Не важно. У папули болела голова, и им надо попасть в тихое, спокойное место, пока он еще может думать. Чарли двинулась к будкам.

Их было пятнадцать, с изогнутыми сдвижными дверями. Войдя в будку и закрыв дверь, ты словно оказывался в большой капсуле контака[6] с телефоном на стенке. Идя вдоль будок, Чарли видела, что большинство пусты. В одну с трудом втиснулась толстая женщина в спортивном костюме, что-то говорила, слушала и улыбалась. В третьей с конца будке молодой человек в военной форме сидел на маленьком стульчике. Дверь он оставил открытой, и его ноги торчали наружу. Молодой человек тараторил: