Восьмой день недели - [19]

Неплохо было бы еще потолковать с рядовыми сталеварами, но время бежало. И вот уже первая плавка. Пришлось отложить до поры социологические исследования и заняться практическим делом, которое не терпело отлагательств. Директор завода, Будько, да и он с ними вполне солидарен, считают: для подстраховки первой плавки нужно, на всякий случай, приготовить изложницы. Непрерывная разливка — дело новое, вдруг откажет установка? Куда девать металл? И проверено, и прощупано — и все-таки машина, какой в мире не было. Дорохин вообще относился к машинам с опаской, словно они были живые существа. Мистика какая-то. Но сколько было курьезных случаев, например таких, когда инженер-исследователь, уезжая в отпуск, выключал совершенно исправную машину, запечатывал комнату. Возвращался, а машина не работает. Кто-то назвал подобное «синдромом разлуки».

Да, случай с Радиным — особый. В первом своем приказе по цеху Радин торжественно известил коллектив, что изложниц в цехе не будет. Надейтесь, мол, друзья, на установки непрерывной разливки да на самих себя. Директор завода, конечно, вправе отменить приказ Радина, но это значит на корню подрезать авторитет нового начальника. Вот и поручили Дорохину последний раз осторожно потолковать с Радиным, прощупать его настроение. И Дорохин позвонил начальнику цеха:

— Слушай, зайди, пожалуйста, в партком, а? — Он не видел лица Радина, но сразу представил, как тот, вскидывая брови, морщит лоб.

— Я занят!

— Я тоже. И тем не менее нашел время пригласить тебя.

— Повторяю, сейчас я занят… — В трубке раздались короткие гудки. Через несколько минут Радин все же вошел в кабинет секретаря парткома.

Дорохин выглядел неважно. Землистый цвет лица. Правая рука держала трубку, левая — придерживала висок. Закончив разговор, Дорохин осторожно положил трубку, привстал над столом, поздоровался. Ладонь оказалась влажной. Зато лицо расплылось в безмятежной улыбке.

— Приехал все-таки?

— Нездоровится? — вместо ответа спросил Радин.

— Мне? Кто сказал? Да вы шутник. Вот у вас на физиономии прямо высечено: «Братцы, помогите, с ног валюсь!» Надо же за неделю так осунуться. Стыд-позор. В Москве сослуживцы не узнают.

— Были бы кости… Я ведь лично ответствен.

— А мы всю ответственность свалим на муху.

— На муху?

— А что? Скажем, это она поставила точки над «и». Слушай! — Дорохин взмахнул той самой, казалось, омертвевшей рукой. — Давай условимся: не убеждай, что Радина ждут в цехе, как господа бога.

— Ведь это правда.

— Нарушаешь уговор? Человек как тюбик. Сколько нажмешь, столько и выжмешь. Никто тебя в цехе не ждет. Поверь мне. Люди готовятся к событию, верно. Посему я и вызвал тебя сюда. Дай думаю, вырву человека из тисков текучки, хоть немного раскрепощу. Ну, что так жалостливо смотришь?

— Мое присутствие крайне необходимо.

Дорохин встал, прошел к окну, распахнул створки.

— Ты, дорогой товарищ начальник, уже сделал все возможное.

— Не совсем понимаю.

— Начальнику цеха, как и любому здравомыслящему руководителю, крайне важно в какой-то момент отойти в сторонку. Тем более перед пуском. Отдохнуть нужно. Вечером, право слово, ты обязан быть, как огурчик, свежим, с ясной головой, способным принимать любые, самые неожиданные решения. Пойми: нечего щеголять собственной самоотверженностью.

— Странная, хотя и убедительная логика, — наконец согласился Радин. — Вам не мешало бы отдохнуть, Николай Васильевич, а вы меня убаюкиваете.

— Ерунда! — чуточку помрачнев, отмахнулся Дорохин. — Обычное дело, эскулапы определили «криз». Пожалуйста, не путай с кризисом. Просто пик, вспышка кровяного давления.

Радину стало по-человечески жаль Дорохина.

— Постельный режим?

— Кто тебе сказал? К счастью, это самое давление имеет свойство не только подниматься, но и наоборот… Согласись, в любом деле случаются кризы.

— Даже у нас в цехе.

— Послушай, — секретарь парткома откинулся на спинку стула, — бывало, гляну, как припечатаю: добрый мужик, идти за ним можно и за собой повести. А сейчас… Хотя в тебе что-то есть. Не сердись. У бюрократа Дорохина твердое правило: с каждым новым руководителем я обязан лично, с глазу на глаз, провести так называемый цикл душевных бесед.

— О чем?

— Обо всем и ни о чем. Кстати, если тебе придется выступить на митинге, посвященном пуску комплекса, что скажешь?

Радин не знал, улыбаться ему или возмущаться. Рассуждает о вещах, которые ему в такой момент и в голову не пришли бы.

— Рассказывать с выражением?

— Выражения за мной. Дуй!

— Пожалуйста. Товарищи! Сегодня отечественная металлургия переживает, можно сказать, поворотный момент в своей истории. Впервые в мировой практике мощные конверторы соединены в единой технологии с установками непрерывной разливки стали, способными разливать миллионы тонн металла…

— Хорош, мыслишь верно. Только вот что, старайся всегда говорить слова, которые через сердце прошли.

В дверь заглянула секретарша:

— Николай Васильевич, вас вторично приглашает на свое совещание тот усач, помните, из Общества охраны на водах.

— Передай ему, милая, я лично плаваю только в ванне. Прийти не могу. Очень занят. У меня начальник цеха. Так и скажи: у него начальник крупнейшего в мире металлургического комплекса, не до Освода, — почти весело закончил Дорохин. Едва за девушкой закрылась дверь, прищурился, явно довольный собой. — Здорово звучит: «крупнейшего в мире!»