Восьмой день недели - [15]

Спиной к Радину сидела девушка. Золотые волосы в отблеске неонового света рассыпались по плечам. Синяя спецовка казалась голубой в отражении полированных блоков.

Девушка почувствовала: кто-то вошел, обернулась и стала медленно подниматься со стула.

— Вы?

— Здравствуйте! Я очень рад вас видеть!

— Я тоже.

— Помните, сказал: «До свиданья»?

— Знали, что вернетесь?

— Нет. Зигзаги судьбы… Не надеялся вас увидеть в столь позднее время.

— Работы уйма. Вы посмотрите, — она кивнула на стопу перфокарт, — до последнего дня тянули и вот… новые программы, трансляторы. Голова кругом идет.

Радин видел: Надежда тоже рада встрече, смущается, перекладывает в корытце пачки перфокарт, не поднимает глаз.

— Дербенев отсыпается перед сменой. Как он говорит: успех плавки закладывается в семье… Правда, красиво отсюда цех выглядит?

— Поглядывать свысока дозволено только пассажирам Аэрофлота, — пошутил Радин. — Ваши роботы на ходу?

— Пришлось сменить один блок.

— Какой?

— Вот этот. В системе оперативной памяти.

— Я принял систему за модный шифоньер.

— А почему вы на меня так смотрите?

— Как?

— Во всяком случае не как начальник на подчиненного.

— Начальник… Никак не войду в новую для себя роль.

— Скорее всего, просто не можете выйти из старой…

— Меня зовут Анатолий Тимофеевич.

— Помню. Анатолий Тимофеевич, есть хотите?

— Вы — настоящий провидец, — признался Радин, — я голоден, как молодой волк, сутки убегающий от погони… — Он пригладил волосы, с интересом наблюдал за Надеждой, которая без лишних слов приступила к делу: вынимала из холодильного шкафчика что-то, видимо, необыкновенно вкусное, завернутое в целлофановую бумагу.

— Сибирские пельмени в старососненском варианте! — Голос Надежды из противоположного угла комнаты прозвучал неестественно низко. Радин запоздало понял: стены лаборатории обиты звукоизоляционным материалом.

Как бы отвечая на его немой вопрос, Надежда проговорила:

— У нас жарко, правда? Блоки очень капризны, колебаний температур не выносят. Люди — иное дело, а транзисторы…

— Мы не транзисторы, следовательно, все выдержим! — нарочито бодрым тоном произнес Радин.

— Прошу! Ужин, он же завтрак или полуношник, как будет угодно! — Надежда придвинула Радину пластмассовую тарелку, стакан и термос.

Радин ел с аппетитом, изредка поднимал голову, и взгляды их встречались.

— Анатолий Тимофеевич, а ведь я кормлю вас в корыстных целях! — неожиданно весело призналась Надежда.

— Говорите скорей, мало пельменей осталось: велика ли плата?

— Вы ешьте, а я буду жаловаться, хорошо?

— Валяйте, жалуйтесь. Только договоримся так: если не смогу помочь, скажу, что наелся.

— По рукам! — Надежда забрала волосы под косынку, как бы придавая серьезность предстоящему разговору, села напротив. — В нашей лаборатории четверо специалистов. Каждый из них на моей совести, их заманила на завод ваша покорная слуга. Короче говоря, меня тоже в свое время смутили перспективой.

— Вы разочаровались?

— Нет. Специальность, в отличие от всего прочего, выбирают раз и навсегда, — убежденно продолжала Надежда, — только мои ребята мечтают о настоящем деле. А нам предложили поиграть годик-другой в считалочку, иными словами, поручили лаборатории, помимо анализов проб стали, заниматься подведением итогов социалистического соревнования.

— Я сыт, — засмеялся Радин, — приятная встреча, дружеский ужин и… сразу такие серьезные вещи…

— В голове у начальника, любит повторять Дербенев, должны быть такие ячейки-секции, и в каждой секции — резонатор. Придет время, начальство увидит, к примеру, Надежду Дербеневу, резонатор в мозг сигнал — дзинь!

— Резонатор, запомни, дзинь!.. Мы еще вернемся к этому разговору, а пока… спасибо за ужин!

— Пойдемте, я вас немного провожу. Голова заболела. — Надежда взялась за дверную ручку.

Они спустились в конверторный пролет, вышли через распахнутые настежь ворота на улицу.

— Смотрите, смотрите, — Надежда показала рукой куда-то вверх, — проснулся!

Радин увидел: на мокрой от ночного дождя высоковольтной линии сидел скворец и чистил перья.

— Минутку! — Радин выхватил из кармана блокнот, авторучку, двумя-тремя штрихами нарисовал скворца, вскинувшего голову, чуть раздувшийся зобик. Скворец пел, радуясь наступающему утру.

— Красиво, — тихо сказала Надежда.

— Возьмите на память.

— Благодарю… Я продолжу мысль. Помнится, в институте мы сообща соорудили забавного робота.

— Наверное, он умел говорить без стеснения: здравствуйте, милая Надя? — И тут же подумал: зачем это я? Глупо.

— Между прочим, не только это, — не смутилась Надежда. — Наш Роба стрелял из пистолета, танцевал под современные ритмы, думаю, он тоже сумел бы подводить итоги соревнования.

Радин понимающе кивнул головой.

— Утро-то какое настает, товарищ Дербенева, а вы… — Радина немного огорчило, что Надежда не поинтересовалась настроением начальника цеха, будто ему каждый день приходится пускать подобные комплексы. Почему-то очень хотелось, чтобы спросила. Он рассказал бы… Пожаловался бы на усталость, поведал бы, что испытывает смутную тревогу, которая затаилась глубоко в душе…

Шли молча. Остановились возле здания конторы.

— Благодарю вас, товарищ Радин! Мне пора возвращаться.