Восьмая жизнь Сильвестра - [12]

Из танка выбрался Суркис.

– Без меня не справишься! – прокричал он.

Голос из-под маски звучал глухо и чуточку зловеще. Снова громыхнуло, уже значительно ближе.

– Гроза нам не помешает? – озаботился Лагунов.

– Нет. Зеркало прекрасно упаковано. Сейчас сам увидишь.

Он будто ртутный шарик прокатился мимо полковника, подскочил к воротам, что-то там нажал, что-то повернул. Потом так же шустро подбежал к будке охранника, отпер дверь извлеченным из недр ОЗК ключом и скрылся внутри. Вскоре ворота вздрогнули и начали распахиваться наружу.

Открылся просторный заводской двор, вымощенный шестиугольными чугунными плитами, с виду очень старыми. Может быть, еще дореволюционными. Посреди двора, как памятник поспешной эвакуации, стояла ручная транспортная тележка, доверху загруженная коробками со школьными микроскопами. Несколько коробок свалилось, но ни одна не порвалась. Сразу за двором возвышался открытый ангар. В ангаре виднелась приземистая восьмиосная платформа, на ней стоял огромный квадратный контейнер. На каждой стороне контейнера располагалось по два столба гидравлических подъемников. Судя по толщине труб, крышка имела колоссальный вес.

– Крышка довольно лёгкая, изготовлена из вспененного алюминия, – опроверг догадку Дмитрия подошедший Суркис. – Поэтому её можно без опаски поднимать на высоту до двух с половиной метров. Впрочем, максимальный вылет телескопических стержней – два восемьдесят.

– Так вот почему они такие толстые, – сказал Лагунов. – А зачем её поднимать?

– По технологии предусмотрено, – уклонился от прямого ответа коротышка. – Давай-ка, полковник, уберём с дороги школьный инвентарь.

Они оттолкали тележку в сторону, убрали выпавшие коробки. Сдержанно подвывая, в ворота кормой вперёд вплыл танк. Механик вёл машину крайне аккуратно, будто не по заводскому двору, а по цветнику пробирался. Лагунов побежал к платформе, вскарабкался на сцепку и начал руководить маневрами.

Суркис тоже надумал помогать. Забегал то справа, то слева, что-то кричал, размахивал руками – словом, как всякий гражданский только мешал. Полковник терпел эту суету минуты две, а потом прогнал Рудольфа Борисовича прочь. Сказать по совести, не совсем культурно. Учёный в своём Ленинграде таких выражений, поди, и не слыхивал.

Когда они наконец закрыли замок сцепки, хлынул дождь.

* * *

Танк медленно плыл над бетонкой. Лагунов приказал держать скорость не выше двенадцати километров в час, и Галеев выполнял распоряжение безукоризненно. Сам полковник сидел сейчас на броне, напряженно озирая окрестности. Дождь чертовски мешал, заливал стёкла противогаза, поэтому Дмитрий наплевал на безопасность и снял маску.

Обиженный грубостью полковника Суркис забрался в маленькую кабинку, примостившуюся на левой скуле платформы, и чем-то там занимался. Наверное, опять баловался с монеткой. Алевтина Игнатьевна и Саша Донских сидели в танке. Крылова за время погрузки успела наведаться в административный корпус завода, притащила оттуда несколько толстенных папок, и сейчас взмыленный старшина выполнял для нее некие чрезвычайно важные расчёты. Выведенные наружу «лягушки» вычислителя похрюкивали с пулемётной скоростью, сбрасывая отработанный воздух.

Дождь понемногу слабел, гроза сваливалась к северу. И когда вновь громыхнуло, звук показался Лагунову необычным. Слишком сухой, тихий и… близкий, что ли? На гром это совсем не походило. Дмитрий закрутил головой.

Дымная полоса скользнула с неба, появившись ниоткуда. Упёрлась в заднее колесо платформы и лопнула огненным шаром, мгновенно превратившимся в чёрную кляксу из чада и гари. Полетели ошмётки резины. Второй дымный вектор возник практически сразу за первым. Удлинился, клюнул в землю рядом с местом первого взрыва. Ещё одно колесо перестало существовать. Платформа накренилась, вильнула.

– Галеев, стой! – заорал Дмитрий в ларингофон.

Танк остановился сразу, но тяжелая платформа, прежде чем замереть, по инерции проехала еще пару метров, толкая его перед собой. А остановившись, сразу осела на корму. Издав душераздирающий скрежет, контейнер сдвинулся с места.

Дверца маленькой кабинки, расположенной на платформе, с треском распахнулась. Пушечным ядром из нее вылетел Суркис, стремглав бросился к танку, сорвал с креплений лом и помчался назад. Сунул лом под платформу рядом с уничтоженным задним колесом, присел, уперся в получившийся рычаг плечом и со сдавленным ревом, больше похожим на стон, начал вставать.

– Галеев, домкрат к платформе! – страшным голосом закричал полковник. – Сашка, заряжай осколочный. Живо!

Он до рези в глазах всматривался в затянутое тучами, располосованное струями дождя небо, и в какой-то момент вдруг прозрел. Он увидел то, что искал. Сразу целиком, подробно и абсолютно чётко. Гигантская сигара цепеллина, а под ней, словно рыба-прилипала под акулой, – треугольная гондола. Винты вращаются еле-еле, а на боку гондолы открывается чёрный зрачок. Его взгляд смертелен.

Лагунов рванул люк на башне и солдатиком нырнул внутрь.

Выпущенный с цепеллина снаряд, нарисовав ещё одну дымную полосу, ударил в башню. Танк присел. Все приборы наблюдения мгновенно ослепли, сметённые беспощадным ураганом осколков. Но полковнику Лагунову они были не нужны. Он помнил расположение вражеского аппарата настолько точно, будто тот был нарисован жирными мазками на огромном листе бумаги, пришпиленном к горизонту.