Воскресший «Варяг» - [21]

Но к общему удовольствию все закончилось преотлично. Монсеньёр просидел у нас более часа — (воображаю, как злились распорядители оффициального кортежа за такое опоздание, не предполагая, конечно, чем оно вызвано). Он любезно и милостиво нас расспрашивал обо всём и, собираясь уходить, после краткой молитвы сказал: «Начиная с сегодняшнего дня, я вас рассматриваю, как моих личных друзей и немного, как моих детей и прошу вас обращаться ко мне совершенно не стесняясь по всякому поводу, который вам будет нужен». И вновь любезно протянул нам свою руку, на этот раз пожатия с нашей стороны не последовало, но, как полагается «ритуальный поцелуй» в красивое аметистовое кольцо, чему Монсеньёр засмеялся и сказал: «Ну, вот, видно, что вас теперь успели просветить».

Это происшествие, совершенно анекдотически не вероятное, всех очень рассмешило и, как мне потом говорили, рассказывалось во многих приходах во Франции.

Жизнь шла своим темпом.

Служба моего мужа под начальством коммандана Бодри стала совершенно невозможной, и здоровье мое никак поправить не могли! По этим двум важным причинам мы решили уехать из Константинополя, чего так нам не хотелось, считая что здесь мы ближе к милым родным берегам и строили иллюзии, как и все остальные в это время, с Божьей помощью возможно поскорее вернуться в Россию! Увы! Трижды увы!... В Россию вернуться СУДЬБОЮ нам не было дано! Мой муж просил о переводе опять в Брест. — Суровый отказ коммандана Б.! Тогда мой муж в отчаянии подал ему рапорт об отставке. Ответ вновь отрицательный. Это уже начинало становиться для нас нестерпимым, тем более, что аѕѕіduités от коммандана Б. были возле меня постоянны; я просила доктора оффициально запретить все визиты ко мне, желая оградить себя совершенно от этого человека. Но почти ежедневно «кто-то» инкогнито присылал на мое имя в госпиталь или чудные цветы или роскошные фрукты, или конфекты и т. п. Я, предполагая кто именно этот «кто-то» и не желая усугублять огорчения мужа, просила mére supérieure раз и навсегда, никогда даже не приносить в мою комнату ничего из этих «приношений», а сразу же брать всё в ее распоряжение для других — кто пожелает.

Наконец, уже больше у нас не хватало терпения, — и вот тут-то доброта и ласковый визит Кардинала Дюбуа помогли нам получить отставку мужу моему от французского флота и лишь таким образом освободиться от совместной службы с этим тяжелым человеком, комманданом Бодри, но я, потерявшая свое здоровье по каким то «странно-таинственным» причинам, непонятным целой плеяде лучших докторов, — с ужасом думала, что может быть действительно права моя старая квартирная хозяйка гречанка и я втянута заочно в цикл какого-то колдовства? Ведь столько есть таинственного в жизни людей, да и в каждом человеке... Почему до этого преследования меня комманданом Б., до его угрозы я никогда раньше не была так больна? Почему теперь ни медицина, ни любовь моего мужа ничто мне не может помочь? Кто ответит на все эти «почему»?? И очень часто появлялась мысль о смерти... и ужасала меня... Может быть, этот «ужас» можно объяснить тем, что мне было всего лишь 23 года и жизненная дорога повидимому могла быть для меня очень благоприятной... СМЕРТЬ... Нет в мире человека, который над этим не задумывался бы... и не искал бы всюду, где только можно, ответа и объяснения. Годами и я тоже была этому очень подвержена — искать все дальше и дальше. Религия и моя глубокая вера всё же меня не оставили. Очень много книг я прочла на эти темы и особенно внимание мое остановилось на замечательной книге Д. М. Мережковского «Наполеон — Человек».

«Вот уже в продолжении почти двух столетий многие признали его «гениальным» и Виктор Гюго говорил о нем: «от Ангелов это все у него или... диаволов — кто знает? Но сам Наполеон в своих дневниках, в своих беседах с близкими друзьями говорил, что им властно распоряжается во всем какая-то сила — Судьба — Случай, управляющий миром или»... ЧТО-то Высшее. «Великий Двигатель человеческих дел?» Как то Наполеона спросили: «Вы фаталист?» «Ну, разумеется, я был всегда фаталистом. Судьба — надо ее слушаться... Судьба неотвратима... Что на Небе написано — написано... Наши дни ТАМ сочтены...» (и это говорил Наполеон!) — Человек Рока, l'homme de Destin — так называл Наполеона после Маренго австрийский фельдмаршал Мелас. Наполеон утверждает по собственному опыту, что «Рок», как живое существо влияет на чужую мысль, чувство, слово, дело его, на каждое биение сердца. Когда многочисленные покушения на жизнь Наполеона оставались безрезультатны, он всегда оставался спокойным и говорил: «значит, убить меня тогда было невозможно» (мы видим, что так было с Лениным, с Распутиным и др.). — «Значит, тогда я еще не исполнил волю Судьбы, но как только я достигну цели, назначенной мне Судьбой, я тогда стану бесполезным и атома будет достаточно, чтобы меня уничтожить НО ДО ТОГО все человеческие усилия уничтожить меня НИЧЕГО не сделают! Когда же наступит "МОЙ ЧАС", то конец мой и свершится». Вот чем объясняется полное спокойствие Наполеона при всех битвах и покушениях на него. Наполеон писал брату своему после Ватерлоо: «рядом со мной, впереди, позади, всюду падали люди, а для меня ни одного ядра». (Псалом: «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизится»). «Падают мертвыми тысячи людей вокруг меня, а я попрежнему цел!» Кто то сказал о Спинозе: «человек, упоенный Богом», а о Наполеоне можно сказать: «человек, упоенный Роком», но в последних годах его жизни многое указывает на то, что для него было очень тяжко, что зная, понимая всё, он все же не мог сказать о себе, как Спиноза... а лицо его было полно грусти, обреченности Року...