Воскресшая жертва - [46]

— Поспите, — сказал он мне, — поспите немного.

Как будто сон — это то, что можно купить в магазине безделушек «Пять и десять центов». Он ушел на короткое время, а потом вернулся с пакетом из аптеки Суортса. Он принес снотворное, чтобы заставить меня спать, но оставил мне только две таблетки, потому что знал, как я боялась и нервничала.

— Неужели вы верите, что я убила Дайяне? — спросила я его.

— Неважно, что я думаю. — Его голос раздражал слух. — Думать — не мое дело, я хочу знать только факты, только факты.

Шелби вел наблюдение. Он больше чем когда-либо походил на красивого кота, готового к прыжку.

— Будь осторожна, Лора, — сказал Шелби. — Не доверяй ему.

— Да, — подхватил он, — я полицейский, вы не должны мне доверять. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. — Он крепко сжал губы и говорил, почти не открывая рта.

— Вы собираетесь меня арестовать? — спросила я.

Шелби чувствовал себя хозяином, защитником хрупких женщин. Все это было позой, а его смелость так же прозрачна, как папиросная бумага, внутри у него все дрожало. Шелби употреблял такие выражения, как «противозаконный арест» и «косвенные улики», он, казалось, гордился техническими знаниями, подобно тому, как он объяснял правила фехтования или игры в трик-трак. Тетушка Сью однажды сказала мне, что я скоро устану от ребенка ростом в шесть футов. И еще она сказала, что если женщина таким именно образом чувствует потребность в мужчине, ей необходимо родить ребенка. Я продолжала размышлять о замечании тетушки Сью, а Шелби продолжал говорить о косвенных уликах. Марк ходил и ходил по комнате, разглядывая вещи, расписанный автографами бейсбольный мяч, мой мексиканский поднос и полку, на которой стояли мои самые любимые книги.

— Она свяжется со своим юристом, — сказал Шелби. — Вот что она сделает.

Марк подошел ко мне.

— Лора, вы не должны делать попыток уйти отсюда.

— Хорошо, я не уйду.

— У него на улице стоит человек. Ты так или иначе не сможешь уйти отсюда, — сказал Шелби. — Он наблюдает за тобой.

Марк исчез, не произнеся ни слова, не посоветовав мне поспать, не попрощавшись.

— Мне этот парень не нравится. Он хитер, — сказал Шелби, как только закрылась дверь.

— Ты уже говорил это раньше.

— Ты, Лора, доверчива. Слишком доверяешь людям.

Я стояла спиной к Шелби, глядя на полку с любимыми книгами.

— Он был очень добр, — сказала я, — и уважителен. Мне кажется, он хороший человек. Никогда не думала, что могут быть такие сыщики.

Я почувствовала, что Шелби протягивает ко мне руки, и отошла. Он был спокоен. Даже не оборачиваясь, я знала выражение его лица.

Он взял в руку те две таблетки, которые оставил на столе Марк.

— Думаешь, следует их выпить, Лора?

Я резко повернулась к нему:

— Боже мой, не думаешь ли ты, что он пытается дать мне яд?

— Он, должно быть, человек прожженный. Следует ожидать от него крутых действий. Мне не нравится, что он пытается вести себя как джентльмен.

— Фу! — поморщилась я.

— Ты ничего не замечаешь. Этот человек хочет сделать тебя похожей на себя, ты открываешься ему и делаешь признания. Ради этого он и старается все это время, ради признания. По-кондукторски грубо, должен сказать.

Я села на кушетку и стала колотить кулаками по подушке.

— Ненавижу этот мир. «По-кондукторски грубо»! Я миллион раз просила тебя не употреблять эти слова.

— Хорошие английские слова, — ответил Шелби.

— Старомодные. Вышедшие из употребления. Сейчас люди уже не говорят о кондукторах дилижанса. Это же викторианство.

— Кондуктор дилижанса остается кондуктором дилижанса независимо от того, устарело это или нет.

— Довольно с меня твоего южного происхождения! Довольно с меня твоей правоты! И твоей проклятой галантности! — Я заплакала. Слезы побежали по щекам и закапали с подбородка. Золотистое платье стало покрываться мокрыми пятнами.

— Дорогая, ты взволнована, — сказал Шелби. — Этот чертов кондуктор дилижанса так подействовал на тебя, он измучил тебя.

— Я же просила, — завопила я, — чтобы ты не употреблял эти слова!

— Прекрасные английские слова, — проговорил он.

— Ты уже это говорил. Повторял миллион раз.

— Ты их найдешь в словаре Уэбстера, — сказал он.

И в словаре Фанка и Уэгнолла.

— Я так устала, — произнесла я. Я стала тереть глаза кулаками, потому что в нужное время никогда не могу найти носовой платок.

— Прекрасные английские слова, — вновь повторил Шелби.

Я вскочила, держа в руках подушку, как щит.

— Это ты-то, Шелби Карпентер, говоришь о кондукторах дилижанса?!

— Я хотел защитить тебя!

Когда он говорил в таком тоне, с упреком, мне казалось, что я обидела беспомощного ребенка. Шелби знал, как на меня действует его голос, он мог наполнять свой голос такими упреками, что я начинала ненавидеть эту бессердечную гадину по имени Лора Хант и прощала ему его недостатки. Как и я, он помнил о том дне, когда мы пошли охотиться на уток и он хвастался, а я сказала, что презираю его, и он опять покорил меня интонацией своего голоса; он помнил нашу ссору на вечеринке на работе и как он два часа прождал меня в холле «Парамаунта», и нашу ужасную ссору в тот вечер, когда он дал мне ружье. Все эти ссоры всплыли сейчас в нашей памяти; у нас уже накопилось два года ссор и взаимных упреков, два года любви и прощения и маленьких шуток, которые также ни один из нас не мог забыть. Я ненавидела его голос за то, что он мне напоминал, и я боялась, потому что всегда проявляла слабость к тридцатидвухлетнему ребенку.