Воскресный день - [16]

— Люся, перестань. И вы, пожалуйста, перестаньте.

— Нет уж, я не перестану! — и Куковякина одной рукой начала приглаживать, успокаивать папаху, но и папаха не успокаивалась.

Дежурный старшеклассник помалкивал, в спор не ввязывался, держал Люську.

— Куда его увели? — спросила Люська.

— В милицию, — ответила Мария Федотовна.

— Я бы прямиком его в больницу, не скажу в какую. Спрашиваю: «У вас кто?» — «Никого». А потом: «Простите, у меня дочь». В конце что сказал директору: «До свидания, я с вами не поздоровался». Тут двух мнений быть не может!

— Вы знаете, кто вы такие? Вы и вы? — Люська кивнула на Куковякину и на Марию Федотовну. — Клецки! — Ловко поднырнула и вырвалась от старшеклассника, крикнула: — И ты клецка!

Старшеклассник погнался за Люськой, но Люська метнула ему под ноги портфель. Старшеклассник споткнулся и едва не упал. Этого хватило Люське, чтобы добежать до угла, завернуть за угол, и дальше она смешалась с толпой.

— Что она себе позволяет! — крикнула Куковякина на все околошкольное пространство. — Надо немедленно принять меры!

Таня допила кисель и ушла. Старшеклассник восхищенно пробормотал:

— Во спринт.

— Люблю эту девочку, — сказала Мария Федотовна тихо, но Куковякина услышала.

— За что?

— За характер.

— Надавала бы ей по губам.

— Для этого ее надо вначале поймать, — улыбнулась Мария Федотовна.

Николай Иванович сидел в отделении милиции за небольшим рыженьким столом в чернильных звездочках и кружках, оставленных мокрыми стаканами. На столе, вниз полями, лежала шляпа Николая Ивановича, а перед ним лежал лист бумаги, и Николай Иванович занес и уже несколько минут держал над листом деревянную ручку. Подобные ручки сохранились в милициях, на почтах, в сберкассах. На столе была и чернильница с многократно разбавленными чернилами. Николаю Ивановичу надлежало дать объяснение своему поступку — почему он обвинен в лжеродительстве, как это случилось. Есть общеустановленный порядок усыновления детей через отделы народного просвещения, через исполкомы, так ему сказал в милиции молодой лейтенант — погоны с трудом закрывали его большие плечи, тщательно подстриженные черные усики украшали смуглое лицо, пуговицы на кителе пронзительно лучились. «Вы, товарищ Ермоленко, — сказал лейтенант, — избрали странный путь». Но разве он избрал?

Он ничего не избирал. «Товарищ Ермоленко, вы обращались в официальные органы?» — спросил и директор школы. «Нет». — «Зачем назвались отцом? Зачем сказали, что были в командировке?» В командировках он вообще-то бывал, он не обманул. Но как было объяснить, что он давно непонятен и необъясним.

В отделении милиции появилась Люська, кинулась к лейтенанту, протянула ему что-то и сказала, задыхаясь от бега и от счастья:

— Освободите его. Поскорее!

Николай Иванович смотрел на Люську — щеки ее горели, куртка была расстегнута, кепка съехала на затылок. Николай Иванович безнадежно сидел над листом бумаги, на одном из пальцев, в которых он держал ручку, растеклось чернильное пятно.

— Я беру его на поруки.

Лейтенант был настроен полностью дружески.

— Вы кто ему?

— Дочь.

— Опять. Но здесь в документе ни слова об этом не сказано, а должно быть сказано. Открываем, вот страничка одиннадцатая, смотрим внимательно и ничего внимательно не видим. Пустота.

Николай Иванович понял — Люська принесла его паспорт.

— Будет сказано. — Впервые, сколько Николай Иванович знал Люсю, она засопела, нахмурилась. — Я недавно его нашла. — Люся показала на Николая Ивановича. — У меня есть свидетели.

В комнату, как по команде, вошли Трой и Кирюша.

— Вот. Они подтвердят, что он замечательно добрый и что я сама его нашла.

Вязаную шапочку Кирюша снял и держал в руках — ему казалось, что так он выглядит мужественнее.

— Скажи, — обратился лейтенант к Люське. — У каждого на лбу написано, кто он такой? У товарища Ермоленко написано, что он замечательно добрый?

— Посмотрите! — воскликнула Люська.

Николай Иванович чернилами, хотя и разбавленными многократно, умудрился испачкать лоб. Лейтенант взглянул на Николая Ивановича и вдруг громко, как будто комната была полна слушателями, произнес:

— Следствие на лжеродителя закрываю!

Николай Иванович так заспешил уйти, что забыл шляпу.

— Бывший задержанный, головной убор?

— До чего она мне надоела, — простонала Люся.

— Бывший задержанный!

Николай Иванович опять застыл.

— Лоб не забудьте вытереть.

Когда Николай Иванович с паспортом в кармане, с вытертым лбом и со шляпой на голове, Люська, Трой и Кирюша, уже в своей шапочке, оказались наконец на улице, то увидели Пеле, привязанного неподалеку за водосточную трубу. Люська отвязала его, и они все отправились вперед на поиски дальнейших приключений. Так это выглядело, во всяком случае, со стороны. И так этого хотелось Николаю Ивановичу.

— Откуда ты взяла мой паспорт? — спросил Николай Иванович Люську.

— Из квартиры. Зоя Авдеевна дала.

— Просто дала?

— Не просто. Я ее сначала убила.

— А как ты ее убила? — весело спросил Николай Иванович. — Достала свой гребешок и… — Николай Иванович цокнул языком — выстрелил из пистолета.

— Нет, — сказала Люська. — Подержи. — Она передала Трою поводок с Пеле. — Я подкралась, размахнулась… — Люська показала, как она подкралась и как размахнулась, — и ахнула ее друшляком.